Тогда Шварц подошел к нему, положил руку ему на плечо и сказал:
— Вы спрятались от львов, а мы их победили. Неужели ты думаешь, что мы испугаемся вас, струсивших перед теми, кого мы убили? Если вы сейчас же не уберете ножи, я вас всех перестреляю!
Он выхватил револьвер, и в тот же миг все ножи исчезли.
— И еще кое-что я хочу тебе сказать, — продолжал немец. — Ты считаешь истинной свою религию, а я свою. Каждый имеет право так поступать, в этом даже его долг, и меньше всего я склонен поносить твою веру. Того же я могу и должен требовать от тебя. И если ты еще раз назовешь меня гяуром, я отвечу на это оскорбление тем, что вытяну тебя моим верблюжьим хлыстом по лицу, и ты будешь в течение всей твоей жизни носить рубец в знак позора. Запомни, я привык держать мое слово!
Ударить бедуина или хотя бы пригрозить его побить — значит нанести ему самое страшное оскорбление, какое только можно вообразить. Шейх отступил назад, среди его людей пронесся ропот.
— Эфенди, — воскликнул он, — ты понимаешь, что говоришь?
— Прекрасно понимаю и сделаю, как говорю. Ты назвал меня гяуром, а я пригрозил тебе за это хлыстом — итак, мы квиты. А теперь позаботься о том, чтобы мне не пришлось приводить мою угрозу в исполнение, и не пытайся снова трогать этих львов, к которым ты не имеешь никакого отношения. Мы перенесем их к нашему костру, а вы оставайтесь здесь, возле своего, как это и было до того, как страх отогнал вас прочь.
Эти слова в сочетании со всем внушительным обликом немца произвели на арабов впечатление. Никто из них больше не пытался сказать ни слова. Они отступили назад, пока не освободилось место у костра, потом уселись вокруг огня. О чем они там тихо говорили, на другой стороне пруда, слышно не было, но взгляды, которые хомры изредка бросали в сторону своих обидчиков, не предвещали ничего хорошего.
С помощью джелаби, которые примкнули к Шварцу, обоих львов удалось перетащить ко второму костру. Там охотники сняли со зверей шкуры и внимательно осмотрели их раны.
Первая пуля немца прошла через глаз льва и застряла у него в мозгу, вторая пронзила ему сердце. Обе эти раны были смертельными. Кроме того, копье Абу Диха так глубоко вошло в тело животного, что его острие торчало у него из позвоночника. Эта рана также должна быть неминуемо повлечь за собой смерть хищника. И хотя Шварц имел преимущественное право на трофей, так как его пули поразили жертву раньше, все же бравый Отец Смеха, несомненно, тоже заслуживал вознаграждения.
Что же касается львицы, то первая пуля попала ей в челюсть, прошла через язык и вышла через затылочную кость над первым шейным позвонком. Вторая пуля пробила легкое. После каждого из этих выстрелов зверь не прожил бы больше пяти минут. Четвертьфунтовая пуля Отца Одиннадцати Волосинок прошла сквозь мозг и всего лишь сократила пять минут до одной. Таким образом, и эта шкура, скорее всего, принадлежала немцу.
Хаджи Али и Стефан Пудель признали это, хотя и с видимым сожалением: они тоже охотно приняли бы участие в дележе добычи. Тогда Шварц сказал:
— Каждому из зверей досталось по три пули — две моих и одна ваша. Следовательно, мне принадлежит две трети каждой шкуры, но я хочу уменьшить свои притязания и взять только шкуру льва. Вторую шкуру вы разделите пополам. В этом случае каждый из вас получит большую часть, чем та, на которую он мог претендовать, и кроме того будет удобно делить: вы просто разрежете шкуру вдоль или поперек на две части. Вы согласны?
— Конечно, — мгновенно отреагировал словак, — голову возьму я, а Хаджи Али останется хвост.
— Ну уж нет, — возмутился его друг, — почему это ты забираешь голову?
— Потому что я стрелял в голову.
— Аллах! А я что, колол его под хвост? Мы разрежем шкуру вдоль, чтобы обе части были одинаковыми.
Это предложение не понравилось Стефану. Оба торговца ссорились до тех пор, пока Шварц не вмешался и не спросил:
— А что вы собираетесь делать с вашими шкурами?
— Как что? Я буду носить свою, как накидку, — объявил Отец Смеха.
— И я мою, — сказал Отец Листьев.
— Тогда вы не можете делить ее вдоль, иначе половинки будет неудобно носить. Режьте поперек, и пусть жребий решит, кто получит переднюю, а кто заднюю половину шкуры львицы.
Так и сделали. Удача сопутствовала словаку, и он получил желанную голову.
— Вот и хорошо, — обрадовался он, — я получил что хотел. А ты теперь больше не Отец Смеха, отныне мы будем называть тебя Абуль-занаб — Отец Хвоста.
Должно быть, Хаджи Али хотел скорчить в ответ на эти слова яростную гримасу, но всем присутствующим показалось, что он вот-вот расхохочется как сумасшедший. Он не спеша разложил перед собой свою часть добычи и достал нож, чтобы вырезать мясо, а затем натереть внутреннюю сторону шкуры пеплом. Только после этого он ответил:
— А тебя мы можем называть Абуль-буз, Отец Морды, потому что ты получил морду, хотя твоя собственная и так уже настолько широка, что ты не можешь закрыть свою пасть и всегда держишь ее распахнутой, чтобы оскорблять других. Если бы у тебя в голове было столько названий народов, стран и деревень, сколько у меня, ты был бы более воспитан и мог бы называться Абуллатиф, Отец Вежливости, но пока это тебе не грозит.
— Ты прекрасно знаешь, что мне не нужны ни твои народы, ни твои деревни, потому что у меня и так светлая голова, — заявил венгр.
— Может быть, ты скажешь, что в моей есть что-то темное?
— Да, потому что в твоих странах и деревнях нет уличных фонарей. Мои же знания, напротив, излучают небесный свет. Уже одна моя латынь могла бы сделать из тебя образованного человека, не говоря уже о других науках, которыми просветил меня Аллах. Но такого сияния тебе не достичь за всю твою жизнь!
— Я знаю названия деревень мира, но ни одной, которая называется латынь.
— О, Аллах! Латынь — деревня! Ты что, не знаешь, что это язык, на котором с той стороны моря…
— Вы действительно так хорошо знаете латынь? — по-немецки спросил Шварц, чтобы остановить разгоравшуюся ссору.
— Очень хорошо! — с готовностью ответил словак на том же языке. — Я учить ее от господина Вагнера. И вы это уже слышать от мне. Я ведь говорить фауна и флора.
— Да, только все перепутали!
— Это есть происходить из одной маленькой недосмотры. Я иметь понимать даже всю зоологию и ботанику.
— Ну, и что же такое зоология?
— Зоология есть все, что было в гербарии.
— А ботаника?
— Ботаника было о созданиях человеческих и звериных, до гусениц, насекомых.
— Снова все наоборот! Зоология — наука о животных, а ботаника — о растениях.
