Шхуна, груженная как угольная баржа, вновь взяла курс дальше на север. Известно, что, следуя по западному берегу залива Робсона, сэр Джон Нерс поднялся к Крайнему Северу с небольшим опозданием и был зажат льдами первого сентября 1875 года. Пользуясь опытом знаменитого английского мореплавателя, де Амбрие, догадываясь о существовании циркулирующего течения в чрезвычайно узком проливе Робсона, повернул прямо к востоку, к точке, где зимовал «Полярис».
Между севером и югом в проливах Робсона, Кеннеди и Смита существовало постоянное течение. Перед тем как попасть в залив Робсона, отнесенные к западу дрейфующие льды скапливались как раз в той точке, которую так неудачно выбрал сэр Нерс. Ведь именно здесь он предполагал найти знаменитый Палеокристаллический океан. Льды, которые он считал вечными, были скорее всего осколками ледников, увиденных Локвудом[60] на восемьдесят третьем градусе двадцати трех минутах северной широты, их просто отнесло течением к северо-восточным землям Гранта. Вот еще один достоверный факт. Маркхам, двигаясь к северу, на восемьдесят третьем градусе двадцати минутах двадцати трех секундах встретил гигантские ледяные глыбы, которые и преградили ему путь. В то время как Локвуд, двигаясь на северо-восток и выиграв у Маркхама три секунды к полюсу, наткнулся на свободное водное пространство.
Капитан «Галлии», по всей вероятности, надеялся найти восточный берег залива Робсона, который по мере приближения к северу все больше освобождался ото льда. В дальнейшем события не замедлили подтвердить правильность его предположений.
Двадцать третьего числа судно причалило в том месте, где в 1871–1872 годах зимовал капитан Галль на корабле «Полярис». Здесь, как известно, он и умер от непосильного труда и лишений. Капитан де Амбрие и несколько членов экипажа пошли на его могилу. Она оказалась в порядке. Толстая дубовая доска с надгробной надписью, вырезанной лейтенантом Тейсоном, нисколько не пострадала от времени. Эта надпись гласит:
Здесь погребен ЧАРЛЬЗ-ФРЕНСИС ГАЛЛЬ, командир корабля «Полярис», флота Соединенных Штатов, начальник полярной экспедиции. Скончался 8 ноября 1871 года, 50 лет.
«Азм есмь воскресение и жизнь, веруй в Мя, аще и умрет, оживет».Французы благоговейно обнажили головы перед могилой человека, пожертвовавшего жизнью ради науки, Смерть, наступившая внезапно, по крайней мере, избавила его от ужаса видеть измену экипажа, состоявшего, увы, из немцев!
После посещения одинокой могилы де Амбрие вернулся на судно и заметил на льду свежие следы.
Теперь стало ясно, что Прегель движется по тому же маршруту, что и капитан де Амбрие.
Место, куда не заходил ни один корабль. — Сплошной лед. — В санях. — Следы лейтенанта Локвуда. — Опять Прегель. — Кто там? — «Германия».
— Капитан! Восемьдесят три градуса восемь минут шесть секунд! — весело отрапортовал помощник де Амбрие.
— Браво, любезный Бершу! Мы можем друг друга поздравить.
— Наша экспедиция продвинулась дальше сэра Джорджа Нерса, — заметил доктор.
— Но не намного… Меньше чем на один градус.
— И все же… Как бы то ни было, ни один корабль еще не заходил так далеко на север.
— Вы забываете о Прегеле, доктор. Быть может, он нас значительно опередил.
— Опять Прегель!.. Но ведь это только ваше предположение! Вы не можете сказать наверняка, что он здесь уже прошел.
— Прегель — человек бесстрашный, никакое препятствие его не остановит.
Разговор этот состоялся двадцать шестого июня. Согласно вычислениям, «Галлия» дошла до места, куда, по уверению сэра Джорджа Нерса, ни один корабль не мог доплыть.
Известный английский путешественник полагал, что дальше лежат вечные льды или, как он говорил, Палеокристаллическое море, название которого является производным от двух греческих слов, первое из которых переводится как «древний», а второе — как «кристалл», «лед».
— Не знаю, как вечные льды, — заметил Бершу, — но огромная неподвижная льдина шириной, по крайней мере, в три километра там есть, это точно.
— А пилы, топоры и динамит зачем? — сказал капитан. — Попробуем уничтожить эту преграду.
«Галлию» ввели в небольшую бухту, образовавшуюся во льдине, и экипаж сошел на берег. Де Амбрие велел приготовить сани, решив оценить обстановку. К тому же такая разминка была бы полезна и людям и собакам. Чтобы никого не обидеть, постановили бросить жребий, кому из матросов ехать — требовалось всего семь человек, не считая самого капитана и Ужиука, погонщика.
Жребий выпал Плюмовану, Маршатеру, Бигорно, Легерну, Гиньяру и Дюма.
Парижанин даже запрыгал от радости.
На сани погрузили съестные припасы на две недели: сухари, мясные консервы, чай, кофе, рыбу и спирт для светильников и конфорок. Все было тщательно завернуто в брезент и крепко увязано.
Собаки, радуясь предстоящей пробежке, весело повизгивали и сразу дали себя запрячь.
Наконец сани были готовы. На первых капитан водрузил флаг и подал сигнал трогаться. Это было первого июля.
Вместе с капитаном ехали доктор и Ужиук, затем Легерн, Ник, Дюма и, наконец, Плюмован, Констан Гиньяр и Курапье, по прозванию Маршатер. Собаки было заартачились, но Ужиук быстро приструнил их кнутом. Легерн и Плюмован последовали его примеру, и на всех трех санях воцарился порядок.
Из-за неровностей льда ехать было трудно.
Время от времени путники небрежно переговаривались.
— О-ля-ля, я бы лучше в ад отправился.
— Это еще почему? — наивно спросил Курапье, над которым вечно все потешались.
— Да ведь говорят же, что дорога в ад вымощена благими намерениями.
— Не понимаю.
— Ну ты и дурень! Уж по той дорожке наши сани шли бы гораздо легче, чем по этим растаявшим сугробам, лужам и острым льдинам.
— Э, да ты опять надо мной смеешься.
Доктор, услышав эту шутку, развеселился и обратился к капитану, хохотавшему от всей души;
— А парень бывает довольно остроумным, и его выходки с оригинальными сравнениями презабавны.
— С другой стороны, это очень ценное качество, которое прекрасно помогает поддерживать здоровый моральный дух нашей экспедиции, — сказал де Амбрие.
— Да уж кому это знать, как не мне. Задор и веселье — лучшее лекарство против мрачной безнадежности полярных ночей. Один остряк с таким темпераментом стоит целой аптеки.
Состояние дороги, по выражению парижанина, стало совершенно плачевным. На возвышенных частях, где было сухо, снег покрылся настом, что очень затрудняло путь. В низине, заполненной водой или скорее густой снежной грязью, люди проваливались в полурастаявшую жижу по колено, а собаки — по самое брюхо. Если бы не эскимосские сапоги, которые абсолютно не промокают, путешественникам пришлось бы идти в ледяной воде. В первый раз парижанин и его товарищи по достоинству оценили сани. До этого они думали, что собачьи упряжки предназначены только для того, чтобы «с ветерком» мчать путешественников сквозь снежные поля. Но в этот раз получилось совсем иначе. Люди, как и положено простым смертным, шли пешком, а собаки везли только снаряжение и продовольствие. Плюмован стал обозным солдатом, притом пешим. Вещь, не виданная даже в пехоте, к которой он, как настоящий морской волк, чувствовал некоторую жалость.
