Из-за жестоких стычек в предгорьях Тарганских гор маленькому отряду барона Бомы пришлось сделать изрядный боковой обход. Обогнув зону интенсивных боев, экспедиция остановилась на долгую стоянку у старой заставы на границе провинций, охваченных эпидемией черной чумы. Дальше двигаться не решались, наблюдая.
Военные огородили чумные районы колючей проволокой и расстреливали из огнеметов, не разбирая, всех, кто подходил ближе трети мили к засечной черте. За то время, пока они стояли лагерем, никому доселе не известный батрак, по имени Йльк, поднял бунт в резервате, разграбил невывезенные армейские склады. Быстро сколотил несколько летучих частей, пробил санитарный кордон в двадцати верстах на юге, разграбил проходящий армейский обоз и склад провианта. Потом, воспользовавшись замешательством, захватил с набега соседний город, который стоял на истоках двух рек, и через неделю эпидемия чумы перекинулась на четыре соседних района. Дортон издал ультиматум, под страхом смерти приказывая бунтовщикам и жителям добровольно вернуться в резерваты. В ответ главарь восставших потребовал врачей и селекции здоровых и инфицированных, на что военные ответили присылкой двух огнеметных полков, которые выжгли передовые отряды бунтовщиков до состояния золы, а те, кто остался в живых, посчитали за удачу ретироваться самостоятельно за засечную черту.
Барон велел ждать, и когда бунт был раздавлен, а чумной резерват закрыт, капитан Берроуз и Бома устроили большой военный совет, и общим решением решили обходить чумные области на максимальной дистанции. Дорога, вместо планируемых до того двух-трех недель, растянулась еще на полтора месяца, и лишняя сотня миль нисколько не укорачивала путь, но выбирать в данной ситуации было не из чего.
С провиантом становилось все хуже – все мелкую живность перебили и съели местные жители, а крупная ушла глубоко в леса. Обходиться пришлось сухарями да солониной и иногда подстреленными егерем сурками. Война покатилась дальше, и новости оттуда доходили совсем медленно. И разобрать, где правда, а где рассказ, сошедшего с ума свидетеля было невозможно.
– Какие дела? – угрюмо спросил барон у сидевшего рядом матроса с помятой газетой в руках.
– Война, кругом война. Да еще и чума, господин хороший, – ответил матрос, повернув к барону широкое крестьянское лицо.
– Конец виден? – переспросил барон.
– Да какой там конец, – ответил словоохотливый матрос, – одно начало, бои в двухстах милях от Холленверда. В газетке пишут еще не ясно кто кого одолеет.
– А герцоги?
– А что герцоги, сидят сиднями в своих герцогствах, да смотрят! Их дело сторона, кто победит за тем и пойдут. А может, и не пойдут – сказал матрос, – Нынче – не то что давече.
Паром вздрогнул, натолкнувшись на льдину.
– Брыкается? Льдинищи-то какие, как кашалотные спины!
– Не трусь, переплывем, – успокоил его матросик.
– Эхх, времена, – вздохнул барон, облокотившись на парапет, – Хорошо еще, что утликанцы не стали дальше лезть.
– Так то дело простое. Они, думаю, потом сунутся, когда эти друг друга измочалят. Вот тогда и начнется та самая заваруха, – матрос шмыгнул носом.
– Вот и я о том же. Кто будет островитян обратно на их острова отгонять?
– Да пес разбери теперь. Разве что маршал Дортон к тому времени поспеет разделать регента под черепаху. Тогда только, а иначе, всем кранты. Порубят на салат нас островитяне – и регента, и Дортона, сожрут по кускам без соли. Ну, а потом и всеми нами не побрезгуют на сладкое.
– Может, ты и прав, – ответил задумчиво барон, глядя на воду.
– Сомневаюсь я, барон, что все это наше путешествие даст какой-то результат, – сказал мичман, подошедший на разговор. – Плывем – сами не знаем куда и сами не знаем зачем. Ох, не верю я в эти сказки про тайную нору в горах, не верю, забодай меня рогатая морская черепаха.
– Да бросьте Вы, мичман, – возразил капитан Берроуз, – Сидеть бы Вам сейчас в подвале сыска в Холленверде, если бы не все это приключение. Позабыли, поди, как из Троттердакка бежали, и как за Вами полиция гналась в Холленверде. Что только барон и спас?
– Нет кэп, как можно такое позабыть! Я за такое господину барону всемерно благодарный. Но все же гложет меня сомнительная мысль и не отпускает – вдруг зря мы, и все это пустое.
– Пустое или нет – скоро будет уже ясно. Но то, что Адано про мельницу говорил и про войну – сбылось, прямо перед нашими глазами. Так что все не просто, – возразил Берроуз. – Не сдавайтесь, мичман, нам осталось совсем немного.
Как чертовски жаль, что тогда в замке не застали герцога, – подумал барон. Все могло бы статься совсем по-иному, окажись он в тот вечер там. Угораздило его умчаться прямо под носом – говорят, уехал спешно прямо перед нашим приходом – неизвестно куда. И секретарь уехал.
А эти, из Ордена, которые пробрались никому неведомо как в старый замок и усыпили караул на входе? В новом крыле прислуга даже ничего не заприметила.
Да, окажись герцог там – может быть, дал бы своих гвардейцев в сопровождение или вездеходы. Хотя нет, это лишнее – где тут найдешь для них топливо. Да и примут за неизвестно кого, постреляют почем зря. Тише да незаметнее – безопаснее. Уж лучше сами.
Бома вздохнул. К этой переправе им пришлось идти через вымерший, похожий на свежую усыпальницу, город в пятнах черного пепла, вымытого ливнями на развороченные осадными орудиями мостовые, огороженные курганами битого кирпича на месте стоявших когда-то зданий. Поломанные, словно спички, опоры фонарей и обезумевшие от голода собаки, сбившиеся в стаи в поисках добычи. И страшный смрад из смеси нефти и разложения, не проходящий, даже несмотря на ударившие морозы. За тот час, что они шли, ни одна живая душа не вышла им навстречу, лишь далекий вой собак оглашал улицы и площади умерщвленного города. Да, похоже, прав колдун-ящер, Мельница Зла раскручивалась вовсю.
– Барон, – он услышал голос девушки, – Вы меня слышите.
– А! Это Вы, дитя мое. Вы тоже здесь? Я просто задумался о своем. О нашей старой кухарке – она пекла такие пирожки, когда я был совсем ребенком, – он ляпнул первое, что пришло на ум.
– Я тоже люблю пирожки, – за время перехода лицо Эммы осунулось и повзрослело, – А с чем она их пекла?
– С капустой или с вареньем, а по праздникам – с мясом, – барон раздухарился, – Я съедал, бывало, не меньше громадной тарелки.
– Верю, верю, господин барон, – она положил руку на его плечо. Он заулыбался смущенный неожиданным знаком внимания.
– Это корыто скоро пристанет. Матрос сказал, что на той стороне реки есть постоялый двор, и мы, наверное, сможем поспать в тепле и на кроватях. Он уверял, что это так.
