Лозовой ответил так, как и ожидал Афонин:
— Мы с Нестеровым считали, что Михайлов только числился в полицаях. Допускали возможность, что он оказался в этом селе только потому, что отсюда гестапо намеревалось перебросить его к нам в качестве своего агента. Никаких преступлений против нашего народа Михайлов не совершил. Согласился только затем, чтобы скорее и любым путем попасть к нам. Мы были уверены, что его не в чем обвинить. И исходили из того, как оп воевал у нас. И то, что мы были правы, доказывает факт представления его к той же награде в отряде Добронравова.
— Это логично, — согласился Афонин. — Еще один, последний вопрос. Что вы подумали, когда узнали, что Михайлов жив и находится в отряде Добронравова?
— У нас, — ответил Лозовой, — Михайлова называли везучим. Я подумал тогда то же, что думали и другие: снова ему повезло. Я никогда не поверю, что он мог оказаться вторично в плену по своей воле.
— Я тоже так думаю, — на этот раз вполне искренно сказал Афонин. — Ну что же, Александр Петрович, спасибо за сведения. Я доложу начальству вашу точку зрения. Думаю, что с ней согласятся.
— А вы сами разве сомневаетесь?
Афонин решил покривить душой.
— Нет, не сомневаюсь, — сказал он. — Я считаю, что вы правильно разгадали причину смерти Михайлова. Но мое мнение не решающее. Я человек маленький.
Провожая своего гостя, Лозовой осведомился, когда состоятся похороны.
— Пока не знаю, — ответил Афонин. — Надо еще выяснить, есть ли у Михайлова родственники в Свердловске.
— Нет, — сказал Лозовой. — Николай несколько раз говорил, что он один на свете.
— Он мог жениться после войны.
— Думаю, что я знал бы об этом.
— Вы с ним переписывались?
— Он знал мой адрес. И одно письмо я от него получил.
— Это письмо вы сохранили? — с живостью спросил Афонин.
— Да, и могу вам его отдать. Но в нем нет ничего интересного для вас. Уверен.
— Не потеряйте его. Возможно, что оно еще пригодится.
По дороге в управление Афонин думал: «Лозовой скоро встретится с Нестеровым, а возможно, и с Ивановым. Разговор у них, безусловно, коснется смерти Михайлова. Лозовой узнает, что я был у них до него. Вряд ли они скроют это от Лозового. Им и в голову не придет, что моя просьба молчать может относиться и к нему. И сам Лозовой расскажет по той же причине. Нет, именно он, наверное, промолчит. Но не это важно. Главное то, что Лозовой выложит им свою версию».
Полковник Круглов любил свет. Зимой, к концу рабочею дня, и в летнее время, если ему приходилось задерживаться и управлении допоздна, его кабинет был ярко освещен.
Так было и сейчас. Когда Афонин вошел, горела большая люстра и настольная лампа под светлым, почти прозрачным абажуром.
«Хоть киносъемку производи», — поморщился капитан. В отличие от своего начальника он предпочитал мягкое и несильное освещение.
— Заждался тебя! — сказал Круглов, увидя в дверях Афонина. — Думал уж домой уезжать. Садись, Олег Григорьевич, устал наверное. И рассказывай.
— Я мог бы заехать к вам домой, Дмитрий Иванович, — заметил Афонин, поняв, что начальник задержался на работе только из-за него.
Круглов снял очки и принялся протирать стекла.
— Добился чего-нибудь? — спросил оп.
— Очень немногого. Появился небольшой просвет, но туман легко может сгуститься еще плотнее.
— Утешил! — Круглов надел очки. Это означало, что с посторонними разговорами покончено и наступает деловая часть беседы. — Недавно звонили из Свердловска. В комнате Михайлова не оказалось ни паспорта, пи фотографий. Ни документов, ни записок — ничего!
— Прекрасно!
— Что же тут прекрасного?
— Разрешите ответить на этот вопрос несколько позднее, — попросил Афонин. — Это очень важный факт и расширяет тот просвет, о котором я говорил.
— Прибавив при этом, что туман может сгуститься еще больше, — усмехнулся полковник. — Ну, ну! Давай рассказывай!
Слово «рассказывай» всегда заменяло у Круглова «докладывай», хотя он требовал от своих помощников не рассказа, а именно доклада. Афонин пришел в управление сравнительно недавно, но уже хорошо это знал.
— Разрешите вопрос?
— Да.
— Михайлов жил один?
— Один. Ключи он увез с собой. Дверь и ящики стола пришлось открывать, взламывая замки.
— Взламывая?
— Так мне сказали товарищи из Свердловска. Возможно, они имели в виду «вскрывая».
— Ни в вещах, ни в карманах Михайлова ключей не было, — сказал Афонин, мысленно прикидывая, насколько этот новый факт укладывается в составленную им для себя версию.
— Знаю, что не было. Начинай! — приказал полковник совсем другим тоном.
Афонин обладал хорошей памятью. Не заглядывая в блокнот, он сжато, но с необходимыми подробностями пересказал начальнику всё, что услышал от Нестерова и Лозового, не пропустив и версии последнего.
На версию полковник реагировал одним словом:
— Нелогично.
— Я сразу обратил на это внимание, — сказал Афонин.
Он замолчал, выжидательно глядя на начальника, не зная, нужно ли продолжать.
— Давай дальше! — сказал Круглов. — Выкладывай теперь свою версию, гипотезу, предположения — в общем, всё, что у тебя в голове. А я буду отмечать нелогичности у тебя. Говори так, как если бы я ничего не знал. Согласен?
— Конечно, товарищ полковник!
Афонин не сумел скрыть одобрительной улыбки. Такой метод был самым плодотворным и быстрее всего мог привести к цели. Впрочем, это было не ново, в управлении часто прибегали к такому способу обсуждения при расследовании уголовных дел, которые нередко бывали еще более запутанными, чем дело Михайлова.
— Ни Лозовой, ни Нестеров не обратили внимания на два очень важных факта, — начал Афонин. — Третьего они не знали, но его знаем теперь мы. Этот третий факт, не менее важный, чем два других, заключается в том, что Михайлов не хранил никаких фотографий, никаких писем, вообще никаких бумаг. Те, что у него были, он уничтожил перед смертью. Обычно люди так не поступают. На это должны быть серьезные причины. Можно было бы подумать, что и паспорт им уничтожен. Но это не так. Отсутствие паспорта ничего не значащая деталь. Уничтожать его Михайлову не было никакого смысла. Он просто потерял его в дороге, вместе с ключами, которые не мог выбросить, так как о самоубийстве не думал, а намеревался, получив награду, вернуться в Свердловск. Паспорт обязательно найдется…
— Пока еще не нашелся, — вставил Круглов.
Эта реплика сразу показала Афонину, что в своих умозаключениях полковник шел с ним параллельным путем, хотя до приезда Афонина и не знал того, что рассказывали Нестеров и Лозовой. Было очевидно, что Круглов давно отдал приказ искать потерянный документ по линии Свердловск — Москва.