— Вот, Броня, пока проглоти.
— Такому-то сохатому… это просто муха! — пренебрежительно плюнул Брага.
Бадмаев рассмеялся.
— Забавный ты парень, Брага… А тебе, Тучинов, надо в больницу… Через час Зеновий с Нэлей вылетают. Ну и ты с ними…
— Никуда не полечу, пока… пока не дождусь Веру с Колей. Может, придется идти искать.
— В таком состоянии в тайгу идти нельзя… Я пока здесь начальник… А хуже будет, без разговору в больницу…
Бадмаева позвали, и он ушел.
— Ты, Нэля, прости меня… это я так ругался, чтобы совсем не раскиснуть.
— Броня, я ничего, абсолютно ничего… не слышала. Ты же спас мне жизнь… Я никогда не забуду тебя. Выздоравливай… — Нэля, быстро нагнувшись, поцеловала парня и, закрыв лицо, выскочила из палатки.
Зэн все время сидел в углу и молча наблюдал за Бронькой. Соня принесла завтрак.
— Ешь, Броня… теперь отъедайся… самые вкусные куски буду откладывать тебе… — Повздыхала и ушла.
Зэн поднялся:
— Ну, что ж, старина, дай лапу… Пиши о своем Байкале… Я наверняка буду скучать… В общем, старче, не забывай… Скорее выздоравливай… Коле и Вере привет… Наверное, их уже встретили.
Еще раз пожав Броньке руку, Зэн вышел к вертолету.
Через четверть часа поднялся гул «стрекозы». Бронька вздохнул и прошептал:
— Каких людей довелось мне встретить в этих гольцах! — И тут же мысленно улетел в снежные дебри, где еще страдали его друзья.
…Пятый день лежит в палатке Бронька. Прилетают и улетают вертолеты. Хмурые, озабоченные люди. Длинные-предлинные дни они с поварихой Соней проводят лишь вдвоем. С утра он читает вслух, но к вечеру его начинает снова знобить. Он забирается в спальный мешок и лежит с открытыми глазами, прислушиваясь к таежным звукам.
— Сонька, ты что-нибудь слышишь?
— Нет, Броня…
Тишину нарушают лишь МИ-4. Они ежедневно забрасывают все новых и новых людей — геологов, охотников с собаками… Даже прилетели люди из Саянской экспедиции. Кружатся самолеты над теми местами, где проходил маршрут Веры и Коли.
Злится Бронька:
— Проклятая болезнь!..
На седьмой день исхудавший Бронька утром встал со всеми наравне и больше уже не ложился.
Лучистые серые глаза запали, щеки стали бледно-желтыми. Во всем теле чувствовалась слабость.
В этот же день прилетел и Глеб Максимыч.
Старый геолог выглядел очень суровым и крайне озабоченным. Поздоровавшись кивком головы, он с начальником партии ушел в его палатку.
Через четверть часа разыскал Броньку. Крепко пожав руку, Глеб Максимыч взглянул любящим ласковым взглядом.
— Я все знаю, сынок, спасибо… Обрадовал старика… Только выглядишь плоховато…
— Глеб Максимыч, я полечу с вами на розыски?..
— Не раньше чем через три-четыре дня… Понятно?!
День тянется ужасно долго. Повариха стала часто ругаться:
— Ты, чума, заморить себя хочешь с голоду?.. Я Бадмаеву скажу, чтобы тебя отправили в больницу… скажу, ничего не ест… зачахнет, доходяга…
Бронька морщится.
— Ты уж, «богиня желудка», пощади меня…
Вечером приземляются вертолеты… Выходят мрачные, уставшие люди… молчат.
И вот наконец ему разрешили лететь в гольцы.
С небольшой группой охотников-эвенков он высадился на берегу незнакомой речки. Старшим над этой группой был Сотник.
— Нам, товарищи, поручено прощупать эту реку… Есть предположение, что они утонули при переходе через нее. — Сотник посмотрел куда-то наверх и продолжал: — Маршрут у них протяженностью в двадцать восемь километров. В предполагаемой территории пребывания наших друзей мы обшарили буквально каждый метр… Как в воду канули… — закончил молодой геолог.
Соорудив два плота, люди поплыли к речке. В прозрачной воде виднелись даже самые мелкие разноцветные камешки. Местами выступали огромные плиты с темными расщелинами. В таких местах щупали баграми.
Через два дня к ним забросили еще с десяток людей. Таежники плавали вдоль и поперек реки, ходили по берегу, углублялись в лес… И — никаких результатов.
Вечерами сидят у костра мрачные люди. Молча курят. Эвенки — эти дети таежных трущоб — были особенно удручены. Ведь они здешние места знают как свой дом, как свой поселок Уоян… Но надо же — не могут разыскать. Вера с Колей исчезли бесследно.
Каждую ночь Бронька видит их во сне то живых, то мертвых, то распухших и раздетых речной волной, то в неестественной позе в снегу, то весело возвращающихся из маршрута… Вот бежит к нему Вера. Повисла на шее, смеется, целует.
Дядя Агдыр со своими оленями трудится наравне со всеми. То в поисках, то перевозит продукты… Вот и сейчас они сидят с Бронькой и тихо беседуют:
— Дядя Агдыр, неужели не найдем?.. Ведь они не иголки все-таки… Мне кажется, что они живы. Не могли они погибнуть.
— Ох, Бронька, хозяин умеет прятать… Шибко мастер… Верка была красива девка, вот он и забрал ее к себе в жены… А Колька — молодой старательный парень, теперь пастухом работает у «горного хозяина»…
Бронька недовольно морщится:
— Это уж сказка, дядя Агдыр. Они просто заблудились.
— Ох-хо-хо, молодой народ старикам не хочет верить… Это худо, шибко худо…
Измученные люди продолжают упорно искать. По два-три раза прошли они по одному и тому же месту. Прощупали все реки. Ходят цепью в сопровождении охотничьих собак.
На вертолетах перебрасывают людей с одного конца маршрута в другой. Каюры замучили своих оленей. Выпал еще снег. Ночами в речках забереги стали покрываться тонким ледком. Плоты обмерзли и стали скользкими. Однажды утром Бронька упал с плота в ледяную воду. А в другой раз улетел в глубокую расщелину между скал… Его спас толстый слой мягкого слега. Отделался ушибами и синяками.
Начались осенние снегопады. Все чаще стали дуть злые северные ветры. На реках намерзало все больше льда…
Из управления пришел приказ о прекращении поисков до будущего лета.
Левую Маму Бронька покинул последним и улетал вместе с Бадмаевым и Глебом Максимовичем. Сердце ныло до боли, звало туда, в холодные гольцы, где остались Вера с Колей.
В Нижне-Ангарске, выскочив из вертолета, побежал к тете Даше.
Она встретила Броньку как родного.
— Вот и голубчик мой прилетел!.. А Коля-то с Верой что наделали… вот уж бедненькие-то, как же это они ошиблись… — причитала добрая женщина.
— Да, ошиблись…
Бронька окинул знакомую комнату и вспомнил первую встречу с Верой… Вот стоит она рядом и улыбается ему…
— А здесь уже все знают, как ты Нэлю на себе вынес… Тоже бы ей капут… Ох уж, не женское это дело… — словно сквозь сон слышит он.
