Спустя семьдесят лет, еще при жизни Викки, профессор абстрактной математики Маркьян Винницкий, занимавшийся, по его собственным словам, наукой ради науки, воссоздал теорию бесконечно больших функций. Никто из специалистов не смог в ней разобраться. Казалось, она непостижима для человеческого разума. За это одно ее следовало объявить безумной. Прежде так бы и сделали. Но формальную правильность теории Винницкого подтвердили компьютеры, а люди привыкли полагаться на их непогрешимость. Тем более что речь шла об абстрактной математике, намного опередившей практические потребности человечества игре интеллекта.
Но неугомонный Винницкий не довольствовался абстракцией. Исходя из своей теории, он подтвердил правильность гипотезы Викки, нашел фундаментальное соотношение между пространством и временем в структуре Вселенной и определил период повторения галактических доменов.
Так была создана модифицированная теория бесконечно больших пространств Викки — Винницкого, или, сокращенно, «теория Ви-ви». Ее предстояло экспериментально проверить экипажу гравилета «Каравелла»…
Отсчитав несколько пространственно-временных периодов, гравилет должен был оказаться на околоземной орбите. Той же самой эллиптической орбите, с единственной оговоркой: и орбита, и сама Земля будут в ином галактическом домене.
«Ви-Ви-переход»… Его еще не совершал ни один человек. Чем он чреват для живого существа? На этот вопрос никто не мог ответить с уверенностью. Даже академик Винницкий уклончиво пожимал плечами. Теория утверждала, что переход безвреден. Так ли?
Риск был огромен. Но во все времена находились герои, готовые пожертвовать собой ради будущего. А практическая проверка «теории Ви-Ви» не была прихотью ученых. Вопрос стоял о будущем человечества, о бессмертии человеческого разума. И добровольцев, желающих участвовать в смертельно рискованном эксперименте, оказалось больше, чем требовалось. Отбор прошли немногие, и среди них — Ким Волин. Его не могли не взять. Он принадлежал к числу незаменимых.
* * *
Я с детства мечтал стать музыкантом. И стал бы им, не родись волновиком. Но музыкантов много, а нас… Сначала пришло понимание необычности моих способностей. Затем заговорило чувство долга: никто не вправе пренебречь доставшимся ему даром. Наконец я ощутил в себе призвание.
Впрочем, все было не так просто. Я боролся с собой, метался, не находя места. Как в омут, окунулся в музыку, но чувствовал себя так, словно совершал преступление. Расстался с музыкой, страдал… С трудом преодолел депрессию. Что потом? Учеба, практика, космос, «Каравелла»…
Биоволновая связь… О том, что она возможна, догадывались много столетий назад. Ясновидение, телепатия, парапсихология, экстрасенсорное восприятие… Мистика, шарлатанство, оккультизм? Было и такое. Недаром серьезные ученые отмежевывались от телепатии, и не случайно столько раз ее именовали лженаукой.
Но еще великий Энгельс писал о множественности форм движения материи. Исследование энергетических полей человеческого организма привело к открытию биоволн, природа которых не связана с электромагнетизмом. Ученые выяснили, что биоэлектрические потенциалы и обусловленные ими биотоки — лишь один из механизмов жизнедеятельности. Как, ни парадоксально, его доскональное изучение затормозило поиски принципиально иных жизненных сил. А они существуют, и роль их отнюдь не второстепенна.
Под напластованием телепатической «шелухи» погребли рациональное зерно. Правда, «погребли» — слишком сильно сказано. Просто не обнаружили своевременно, а могли бы еще лет пятьсот назад…
Кажется, я увлекся. Но ведь речь о моей профессии. Нет, я не телепат, не парапсихолог и не экстрасенс, а обыкновенный специалист по биоволновой связи — исключительно надежной и помехоустойчивой. Я бы сказал даже «заурядный специалист». Но, увы, нас слишком мало: природа не больно-то щедра к людям. И при всех достоинствах биоволновая связь до сих пор не получила распространения. Ею пользуются лишь в самых ответственных случаях.
Конечно, со временем ученые промоделируют нашу уникальную способность, сумеют размножить ее, а возможно, и воспроизвести в роботах, как это произошло с другими интеллектуальными способностями. Но пока биоволновая связь остается редким искусством…
* * *
С недоумением смотрели вивинавты в иллюминаторы. Небо, как и в околоземном пространстве — ближнем космосе, — холодное, черное, с немерцающими яркими звездами. Однако россыпь звезд неузнаваема. Как будто кто-то сгреб их в кучу, перемешал и вновь высыпал, нарушив прежний порядок. И возникли созвездия, каких нет ни в северном, ни в южном небе Земли.
Если бы не звезды, никто не поверил бы, что переход позади. Они готовились к нему как к подвигу, мысленно простились со всем, чем дорожили. И вот «Каравелла» вместе с экипажем перешла из вещественного состояния в гравимо — форму материи, еще недавно неизвестную человечеству, а затем, совершив скачок через пять галактических доменов, возвратилась в вещество. Но все это осталось незамеченным. Как в древней сказке о спящей красавице, вивинавты выпали из времени — на сколько? — и, снова оказавшись в его русле, не смогли осознать случившегося.
С тех пор прошли дни и месяцы, а они все еще находились в положении путников, тщетно стучащих в наглухо закрытые двери.
— Что будем делать дальше, друзья? — спросил главный навигатор «Каравеллы» Нильс Олафсон. — Мы ведь ровным счетом ничего не узнали о Верге.
— Феноменальная планета, — посетовал галакт Бруно Стефаник. — Отгородилась от всех и вся. Ионизированный слой точно броня.
— И пробить ее не смог даже гамма-локатор, — заметил астрометролог Тони Хоралес.
— Древние хирурги говорили: «Ворвемся — разберемся», — пробурчал корабельный авиценна Бен Скиф.
— А что, если в самом деле? — загорелся Ким Волин.
— Ты представляешь, какой это риск? — неодобрительно откликнулся старший биоволновик Андреас Миль.
— Значит, возвратимся ни с чем? — нахмурился Олафсон.
— Как это ни с чем? — возразил Стефаник. — А карта звездного неба, орбитальные параметры? Не так мало, чтобы посрамить Винницкого!
— Посрамить… Разве затем мы транспонировались?
— И все же, — настаивал Ким, — нельзя упустить шанс! Подумайте: аппаратура гравилета бессильна, управлять зондом с борта «Каравеллы» мы тоже не в состоянии, о программе для автомата и говорить не приходится — нет исходных данных. Какой отсюда вывод?
— Не торопись с выводами! — покачал головой Олафсон. — Догадываюсь, куда ты метишь. Но это крайняя мера, обсуждать ее преждевременно. Мы ведь не все испробовали.
