Вписавшись в крутой поворот, парень едва не въехал в патрульную машину, заблокировавшую дорогу. Уже через двадцать минут его, предусмотрительно укрытого одеялом, допрашивал мрачный инспектор. Накануне хулиганье выбило стекла в его машине, и теперь всю нынешнюю молодежь он считал сволочью. Ее представители, которые в десять вечера голяком разъезжают на велосипедах с погашенной фарой и с полным пофигизмом отливают в придорожных кустах, являли собой еще худшую категорию.
— Значит, затрахался с какой-то шлюхой и не помнишь, где оставил шмотки, так? — угрожающе вопрошал инспектор.
— Нет. Говорю же, я купался в реке…
— Голым. Так?
— Да, голым. Одежду оставил на берегу. Купаться нагишом не запрещено, вокруг никого не было.
— Стало быть, шмотье само по себе исчезло?
— Нет, конечно, — вздохнул парень. — Кто-то украл.
— Этот кто-то — девка, которую ты дрючил.
— Говорю, я был один.
— Ну да, разумеется.
Впечатление от допроса у обоих осталось весьма тягостное. Когда в полицейской машине парня доставили домой, там его ждал еще один допрос с пристрастием, учиненный отцом, местным викарием, который перед тем обыскал комнату отпрыска и в ящике стола обнаружил упаковку презервативов.
Явная угроза репутации сподвигла пастыря на чрезмерное наказание: сын был отправлен в постель голым, побитым и голодным. После нынешнего опыта юноша пришел к выводу, что секс — вовсе не свет в оконце, и всерьез задумался о том, чтобы назло отцу стать католическим священником.
В Ипфорде леди Кларисса провела чрезвычайно хлопотный день, уговаривая дядюшку остаться в «Последней вехе». Тот наотрез отказался:
— «Последняя веха» — слабо сказано, скорее уж «Распоследнее место на земле». Лучше провести остаток дней в тюрьме. По крайней мере, там будешь уверен, что кто-нибудь прекратит ночной гвалт, а тебя не обрядят в нелепый тренировочный саван. Хозяйка зверствует: не дает ночной горшок и норовит воткнуть в меня катетер. Если не найдешь приличный пансион, у тебя будут крупные неприятности с мужем, я это устрою.
«Интересно, как?» — подумала Кларисса.
— Попробую, но никаких гарантий… — начала она.
— Уж постарайся, — перебил полковник. — Мне известно, чем ты занимаешься, прикрываясь визитами ко мне. Гэдсли знает, что ты спишь со своим шофером?
— Господи, о чем вы?
— Об измене. Или блуде, как тебе больше нравится. Видишь ли, управляющий твоего отеля тоже отставник. Конечно, служили мы в разное время, но довольно близко сошлись. Время от времени он проведывает свою матушку, эту мегеру-хозяйку, и весьма мне поспешествовал. К твоему сведению, старые вояки друг за друга горой. Ты всегда снимаешь один и тот же номер, и, по моей просьбе, управляющий нашпиговал его миниатюрными камерами. Картинки чрезвычайно занимательные.
— Но…
— Никаких «но». Действуй.
Леди Кларисса умела проигрывать. Вечером в гостиничном баре полковник отметил победу изрядным количеством солодового виски. Племянницу он одурачил — в номере камер не было, но управляющий любезно подтвердил все его подозрения насчет блудливой сучки. «Гулять так гулять!» — решил полковник и, ознакомившись с меню, заказал омара.
* * *
Почти всю неделю Уилт провел у себя в «университетском» кабинете, штудируя жизнь кайзера Вильгельма II. Он сильно сомневался, что юный олух Гэдсли хоть что-нибудь ведает о причинах Первой мировой войны, хоть уже трижды пытался сдать историю. Учитывая данный факт, Уилт решил выкроить из материала самую суть, упростив его до нескольких предложений, которые подопечный выучит наизусть и сможет изрыгнуть в любое время дня и ночи. Если в голове у болвана есть хоть сколько-то мозгов, план сработает.
Уилту беспрестанно мешали: одни так называемые студенты задавали дурацкие вопросы о расписании на осенний семестр, а другие так называемые студенты глубокомысленно интересовались дурацкими темами семинаров. В начале года Уилт и Брейнтри изобрели и вставили в учебный план нелепейшую тему, на какую только хватило фантазии: «Цивилизация тучных: изучение и оценка вклада страдающих ожирением в западную культуру со времен падения Римской империи». В результате на семинар записалось столько народу, что возникла очередь из идиотов, нетерпеливо ожидавших вакансии.
В четверг позвонила леди Кларисса: на выходные она останется дома, а посему Уилту придется ехать поездом, на станции его будет ждать такси.
— Чудесно. По мне, чем меньше уединения с этой дамой, тем лучше, — прокомментировал Уилт, возвращаясь к истории Германии двадцатого века.
Через полчаса телефон вновь зазвонил. Подошла Ева.
— Опять леди Кларисса. Хочет, чтобы ты выехал завтра поездом в десять двадцать.
— Что за спешка?
— Говорит, Эдвард раздражает ее супруга.
— Значит, лучше пусть раздражает меня? Она сказала, сколько заплатит за полнедели?
— Я не спросила. Она вроде как маленько не в себе. Подозреваю, напилась. Что-то гундела про старую корову повариху и жирного ублюдка дядю… или наоборот… Я не хотела перебивать.
— Черт! Во что ты меня впутала? Ладно, пойду упакуюсь.
— Я уже все собрала.
В спальне Уилт проверил чемодан — не положила ли Ева костюм в розовую полоску. Положила. Генри вернул наряд в шкаф, спрятав под куртку. «Вот же зараза! — прошелся он в Евин адрес. — Устроила мне каникулы!.. Смокинг не возьму… Пусть Гэдсли как угодно обряжаются к столу, у меня будет свободный стиль…»
Утром Ева отвезла его на вокзал, а уже в полдень на такси он катил в «Песчаный дол».
* * *
К усадьбе девятнадцатого века вела очень длинная подъездная аллея, неожиданно упиравшаяся в крепостной ров. Архитектор соорудил его по воле заказчика генерала Гэдсли, желавшего, чтобы поместье ни в чем не уступало норфолкскому Ханстэн-Холлу[7]. Жилой дом являл собой невероятное смешение противоречивых архитектурных стилей, заставлявшее предположить, что частая смена генеральских прихотей (во время постройки Гэдсли находился в Индии) окончательно изгнала здравый смысл из первоначального проекта. Более умеренные критики объясняли вздорность хозяйских пожеланий тем, что кошмарные впечатления от восстания сипаев[8] превратили генерала в курильщика опия. Как бы то ни было, доподлинно известно, что архитектор, осатаневший от безумных приказов, в конце концов спился. Генерал так и не увидел неописуемое чудище, порожденное многообразием его фантазий, — укушенный комаром, переносчиком лихорадки денге, он умер на чужбине.
