— Значит, все в порядке, все в порядке, — бормочет господин Ничто, — быстрее… быстрее… теперь надо взяться за другую ногу. Честное слово, можно подумать, пара прекрасных ботинок, разгуливающих сами по себе! А теперь, не теряя ни минуты, руки — сперва одну, потом другую… до локтя.
Щетка очень быстро и почти бесшумно касается кожи, которая становится черной и руки принимают человеческую форму.
— Теперь, — продолжает господин Ничто своим глухим гортанным голосом, — после ботинок появились и перчатки, какие-то куски человеческого тела. А сейчас пришла очередь головы! И тебе, Ничто, надо поторапливаться, мой дорогой!..
Он снова плюет на щетку, покрывает ее гуталином и с остервенением трет себе лицо.
Лоб, веки, щеки, уши, его казацкий нос мгновенно становятся видимыми. Затем появляются более тусклые, чем кожа, словно покрытые слоем свинцовой пыли, коротко подстриженные волосы и борода лопатой.
— Хотелось бы мне иметь зеркальце, — бормочет Ничто. — С этим ртом, где не видно ни зубов, ни языка, с пустыми глазницами… у меня, должно быть, страшный и уморительный вид! Но никто не станет внимательно меня рассматривать, только бы они дали мне еще немного времени… Есть у меня еще хоть минутка?.. Если да, я спасен!
Не мешкая ни секунды, он надевает пару старых рваных ботинок, натягивает еще более жалкие брюки и напяливает потертый, словно спина шелудивого осла, тулуп.
В такой одежде, скрывающей торс и остальные части тела, цветом своим слегка напоминающие белок, хитрец все-таки похож на человека.
Господин Ничто продолжает свой монолог:
— Да, надо быть либо абсолютно невидимым, либо абсолютно видимым. Все или ничего! Вот так! Вместе с тем необходимо мужество и полное презрение к смерти.
Он складывает один из мешков, делает из него нечто вроде капюшона и в таком виде начинает кататься по полу в угольной пыли. Блестящие крупинки и пылинки прилипают к коже и бороде бывшего невидимки, пристают к лохмотьям, дополняя сей якобы человеческий облик и придавая ему исключительное правдоподобие.
Господин Ничто превращается в настоящего угольщика! Он накидывает на голову капюшон, наполняет второй мешок наполовину углем и взваливает на спину. Затем, опустив голову, удаляется, согнувшись в три погибели, нетвердым шагом, покачиваясь, подобно угольщику, который слишком много выпил, продавая свой товар.
Переодевание удалось на славу, и походка у него совершенно естественная! Ах, если бы только не эти пустые глазницы, не эти фарфоровые белки, что особенно ясно видны на черной физиономии!
Ничто направляется, с трудом держась на ногах, к взломанной двери. С каждой стороны у входа стоит по солдату с винтовкой с примкнутым штыком, а чуть дальше, в шести или восьми шагах, видна двойная шеренга выстроившихся плечом к плечу гренадеров.
Сгибаясь под грузом, с мешком, свисающим на лицо, так что видна лишь всклокоченная борода, Ничто доходит до двери. Часовые скрещивают штыки и грубо кричат:
— Прохода нет!
С тупым упрямством завзятого пьяницы мнимый угольщик прет прямо на угрожающие ему штыки, словно его нисколько не беспокоит, что его могут проткнуть насквозь.
Русский солдат не отличается грубостью, что столь характерно для немецкого вояки. Это наивный, добрый и мягкий большой ребенок. Кроме того, он на редкость снисходителен к пьяницам. Любой человек, который слишком много выпил, уже из-за одного этого заслуживает симпатии, если, конечно, его пьянство безобидно. Что делать? Всякий солдат и сам так охотно совершает сей небольшой грешок!
Вот почему часовые не могут проколоть грудь пьянчуге и отводят штыки в стороны.
Ничто удовлетворенно бурчит, делает весьма естественный, но очень хорошо рассчитанный поворот и проходит покачиваясь.
Один из офицеров, наблюдавший за этой сценой, не может сдержать смеха, таким комичным представляется ему контраст между одетым в лохмотья угольщиком, вымазанным в угле с головы до ног, и начищенными, блестящими и великолепными гренадерами.
Наш «угольщик» замечает офицера и пытается осторожно обойти его. Но, как всегда бывает в подобных случаях, он прямо-таки натыкается на него. И вполне понятно, офицер пугается, как бы от столь неприятного столкновения не пострадал его прекрасный мундир. Он отступает, отстраняется и, не в силах сохранить серьезный вид, хохочет во все горло.
Никто не может остановить «пьяницу», который невозмутимо, все так же пошатываясь, просто-таки прет на строй солдат. Как и командир, бравые вояки опасаются, что этот отвратительный угольщик коснется их мундиров. Любой контакт был бы гибелен для их белых перчаток, светлых брюк, надраенных блях и блестящих портупей.
Солдаты инстинктивно расступаются, не понимая, что этим нарушают приказ. И они правы! Ведь, в конце концов, они здесь, чтоб взять в кольцо господина Ничто… невидимку… этого призрака, которого нельзя схватить… таинственного и ужасного Ничто! И следовательно, ничем не рискуя, можно пропустить этого грязного молчаливого пьянчугу, который совсем потерял голову, оказавшись среди этих гигантов, сверкающих золотом и сталью, да еще и в великолепных шлемах с дрожащими на ветру султанами.
А господина Ничто слишком хорошо видно, с его черными-пречерными пальцами, с перепачканной в угольной пыли бородой, с рваными башмаками, которые — как у всех угольщиков — оставляют черные следы, с его лохмотьями, покрытыми густым слоем пыли.
И, честное слово, он запросто проходит, проходит сквозь двойной строй, который на мгновение расступается! Он делает несколько шагов, но, вместо того чтобы пуститься рысью, цепляется ногой за ногу, ибо стоптанные башмаки мешают ему, и тяжело валится на деревянную мостовую. Это падение, впрочем, отнюдь не случайно, нет, оно просто гениально! Как после этого у кого-нибудь возникнет хоть малейшее подозрение?
Трах!.. Трах-тарарах! Господин Ничто падает, а мешок с шумом отлетает в сторону… бах… бах… Падение вызывает взрыв безудержного хохота. И все дальнейшие попытки оборванца подняться на ноги лишь еще больше веселят гренадеров.
По правде говоря, никто никогда не видел в Петропавловской крепости, чтобы полк так веселился, да еще при полном вооружении во время несения службы.
Наконец так называемому угольщику удается подняться на ноги. Но он не в силах взвалить мешок на спину и грозит ему кулаком, ворчит, чтобы выразить ему свое презрение и свою ненависть. Потом он уходит, освободившись от груза, выделывая во время ходьбы вполне естественные на вид и в то же время весьма причудливые и оригинальные кренделя.
Через пять минут господин Ничто вступил на Троицкий мост уже совершенно спокойно. Он прошел по нему и, когда Нева осталась позади, направился к Марсову полю. Теперь он с облегчением вздохнул и, обессиленный, тяжело упал на землю. Невидимка опасался, что сон свалит его, а потому отдохнул четверть часа, затем отыскал укромное местечко за заброшенными лавками, где во время маневров располагаются со своим товаром торговцы, да там и заснул мертвым сном, не думая больше о грозивших ему опасностях.
