чужды такому полудикому существу, но это будет глубоким заблуждением. Во-первых, такое чистое, незамутненное мироощущение присуще всем маленьким детям. Но оно, к сожалению, быстро проходит. Подрастая, мы начинаем стыдиться своей непосредственности, теряем искренность восприятия, боимся показаться в глазах сверстников наивными и смешными. А совсем повзрослев, начинаем считать себя выше, умнее и сильнее подобных умствований, считая их ниже своего достоинства, попросту несерьезными. И лишь приближаясь к закономерному для всех концу, начинаем понимать, что не так-то всё в этой жизни просто, что все мы – лишь очередной смертный в бесконечной череде человеческих судеб. И человек начинает искать ответа на накопившиеся вопросы в воспоминаниях о прожитых годах, выискивая в душе хоть какие-то ответы. С удивлением мы приходим к мысли, что никто, кроме матери, не может дать нам этого понимания… И нередко случается так, что с годами люди всё чаще начинают уходить воспоминаниями в своё счастливое детство, им начинает казаться, что только там было тепло и уютно на душе. А на закате жизни приходит окончательное понимание: с мамой я пришёл в эту жизнь, с ней и уйду. Родился, обласканный заботой самого близкого мне человека, и уйду опять в заботливой ласке; если не в жизни, то хоть в мыслях о ней.
Для многих людей такие чувственные «возвращения» – обычное дело. Что же касается тех, кто не избалован цивилизацией, а наоборот взращён в суровости жизненных ситуаций, где лишь изредка появляется на их пути «просвет», то понимание этой неразрывной связи остается с ними навсегда. Они не живут самообманом и временным комфортом, а являются частью самой природы. Они всегда остаются детьми и, наверное, эти «дикари» в некотором смысле счастливее нас, так как счастье, по их пониманию – это огромный объём испытаний и лишь малая толика радости после их преодоления.
Постоянная жизнь в суровых условиях тайги, дала Уво недюжинную силу и терпение, необходимые для выживания в дикой природе, где он, вынося все трудности и невзгоды, с годами лишь крепчал и крепчал. Но со временем никуда не уходила, а только росла его нежность по отношению к своей маме. Душа его обрастала природной любовью и порядочностью, что и проявилось в добром ухаживании за Святославом и Кузьмой. Всё это говорило о внутренней мягкости души и человечности «дикаря».
Философские раздумья Уво прервали тревога и чувство тяжести в груди. А затем его с удвоенной энергией стал одолевать кашель, усиливаясь всё больше и больше. Ради покоя своих гостей, он старался кашлять как можно тише, отчего по пещере разносился глухой, своеобразно хрипловатый звук.
Прокашлявшись, Уво с трудом поднялся и, тяжело дыша, стал ходить по пещере надеясь, что боль в груди утихнет, а потом медленно побрёл в свою «спальню». Возле веток, которые служили ему лежанкой, покоились останки его матери, которые после её смерти всегда были рядом. А вокруг них стояло много женских скульптур. Приблизившись к этой открытой могиле с дорогими ему мощами, Уво вдруг неожиданно зашатался и, потеряв сознание, рухнул возле них, успев еле слышно произнести: «Ма-ма…».
Прошло немало времени, прежде чем он очнулся. И придя в себя, с какой-то очевидной ясностью начал осознавать, что, вероятно, скоро настигнет его смерть. Из последних сил решил он попробовать приподняться, но, как ни силился, сделать этого не смог. Болезнь разом и окончательно одолела его, сделав совершенно немощным. Он лежал и мог только с трудом поворачивать голову. Словно наяву, перед его взором возник образ мамы: она, как живая, улыбалась и протягивала к нему руки в желании обнять своего сына…
Но тут его мысли резко переключились на другое. Уво вспомнил о своих гостях. Уйти, не предупредив их и не попрощавшись с ними, он не мог, и потому, собрав все свои оставшиеся силы, стал громко и протяжно стонать: «Уво-о! Уво-о! Уво-о!..». Он подсознательно полагал, что слово «уво» – не просто имя, а общее название для человекоподобных существ. Поэтому в его стоне был зов, зов к людям, которых он принес в свой дом. Иногда, замолкая, он прислушивался, не раздадутся ли чьи-нибудь шаги. Но в пещере, как всегда, царила глухая тишина. С каждым вздохом дыхание его становилось всё тяжелее и тяжелее, а зов становился у него всё тише и тише, но он всё равно, из последних сил, продолжал звать…
Глава 8
Его звали Никита
Услышав сквозь сон странный звук-вой, Святослав сначала подумал, что это продолжается сновидение. Но, с усилием сбросив дрёму, навеянную маковым настоем, он понял, что всё происходит наяву. Приподнявшись, он почувствовал, что Кузьма тоже проснулся от необычного и тревожного звука. Испугавшись, мальчик прижался к отцу.
Святослав, погладив и успокоив сына, осторожно выбрался из ящика и не спеша, с опаской пополз на звук, в котором явственно угадывался зов о помощи. Глаза не привыкли к такой темноте, не сильно помогало и шедшее от стен слабое свечение. Не в силах ничего толком разглядеть, мужчина всё равно решил пойти на зов. Немного поблуждав, он достиг угла пещеры, заглянув за который, заметил невдалеке едва освещенный участок и быстро направился к нему. Свет был виден едва-едва, но все же позволял ориентироваться.
Святослав пошел на этот свет, и через несколько шагов, скорее, почувствовал, чем увидел в полутьме какое-то движение. Подойдя еще ближе, он, к своему удивлению, разглядел странное существо, полностью покрытое волосами. Существо лежало почти без движения, лишь грудь его слабо поднималась, издавая те самые невнятные звуки, которые они с сыном и услышали.
Сначала Святослав застыл от ужаса – перед ним был самый настоящий, огромный «снежный человек», чудовище из легенд. Но страх вскоре отступил – мужчина понял, что угрозы от чудовища не исходит, оно само нуждается в помощи. Перед ним было живое существо, и в этот момент вовсе не было важно, как оно выглядит, главное – ему нужно было помочь. Святослав быстро смекнул что к чему, и сделал правильный вывод – кроме этого странного существа спасти их с Кузьмой было некому. И ничего, кроме бесконечной благодарности за спасение, Святослав в этот момент уже не испытывал. Не вызывало сомнений и то, что теперь он обязан помочь своему спасителю.
Мужчина приблизился к стонущему, и, казалось бы, совсем беспомощному хозяину пещеры, но тут рука того внезапно, словно сжатая пружина, распрямилась, и сильная рука крепко схватила мужчину за запястье и быстро потянула к себе. Рывок был такой силы, что Святослав с трудом удержался на ногах. Он внутренне собрался, готовясь дать отпор, хотя это был
