Онофрио вздохнул, словно сожалея о том, как трудно объяснять что-то такому дураку, как Эстебан.
— Я не обманываю твоих людей. Напротив, я даже отступаю от контракта, позволяя им вернуть купленное вместо того, чтобы пожаловаться в суд. В твоем случае, однако, я придумал выход, позволяющий тебе оставить телевизор без дальнейших выплат и тем не менее погасить задолженность.
Спорить с человеком, обладающим такой гибкой и эгоистичной логикой, было просто бесполезно.
— Чего ты хочешь? — спросил Эстебан.
Онофрио облизнул губы, по цвету напоминающие сырые сосиски, и сказал:
— Я хочу, чтобы ты убил ягуара из Баррио-Каролина.
— Я больше не охочусь.
— Говорил же я тебе, что индеец испугается, — сказал Раймундо, встав за спиной Онофрио.
Онофрио отмахнулся от него и снова обратился к Эстебану:
— Это неразумно. Если я заберу коров, тебе так и так придется охотиться на ягуаров. Но если ты согласишься, тебе нужно будет убить только одного ягуара.
— Который уже убил восьмерых охотников. — Эстебан поставил чашку на стол и поднялся. — Это особенный ягуар.
Раймундо презрительно рассмеялся, и Эстебан впился в него уничтожающим взглядом.
— Да, — сказал Онофрио, льстиво улыбаясь, — но никто из охотников не пользовался твоим способом.
— Прошу меня извинить, дон Онофрио, — с издевкой произнес Эстебан. — У меня много других дел.
— Я заплачу тебе пятьсот лемпир и прощу долг, — сказал Онофрио.
— Почему? — спросил Эстебан. — Извини, но я что-то не верю, что ты делаешь это из заботы о людях.
Лицо Онофрио потемнело, жирные складки на горле задергались.
— Впрочем, это не важно. Такой суммы все равно недостаточно.
— Хорошо. Тысячу лемпир. — Онофрио старался говорить спокойно, но голос выдавал его волнение.
Эстебана ситуация заинтересовала, и он, решив ради любопытства выяснить, насколько важно для Онофрио сделанное предложение, сказал наугад:
— Десять тысяч. Вперед.
— С ума можно сойти! За эти деньги я смогу нанять десяток охотников! Два десятка!
Эстебан пожал плечами:
— Но ни один из них не знает моего способа.
Несколько секунд Онофрио сидел, нервно заламывая руки с переплетенными пальцами, словно напряженно обдумывал что-то набожное, потом произнес сдавленным голосом:
— Хорошо. Десять тысяч.
Неожиданно Эстебан догадался о причинах столь сильной заинтересованности Онофрио в Баррио-Каролина, и он понял, что эти десять тысяч, возможно, мелочь по сравнению с той прибылью, которую получит Онофрио. Но его захватила мысль о том, что могут дать ему десять тысяч: стадо коров, маленький грузовичок, чтобы возить продукцию фермы, или — он осознал, что это, может быть, наиболее удачная, близкая сердцу мысль, — маленький отштукатуренный домик в Баррио-Кларин, на который давно положила глаз Инкарнасьон. Возможно, если у них будет домик, она даже смягчится и станет добрее к нему… Он заметил, что Раймундо смотрит на него, ухмыляясь, и даже Онофрио, еще не оправившийся от возмущения, вызванного запрошенной суммой, поправляет рубаху и приглаживает без того уже гладкие волосы. Чувствуя себя униженным от того, как легко они смогли его купить, Эстебан, стараясь сохранить последние остатки гордости, повернулся и двинулся к дверям.
— Я подумаю, — бросил он через плечо. — Ответ будет завтра утром.
В тот вечер по телевизору показывали «Нью-йоркский отдел расследования убийств» с каким-то лысым американским актером в главной роли. Вдовы расселись, скрестив ноги, по всему полу и заняли хижину настолько основательно, что гамак и угольную печурку пришлось вынести на улицу, когда освобождали место для опоздавших. Эстебану, остановившемуся в дверях, показалось, что его дом заняла стая больших черных птиц в капюшонах, прислушивающихся к зловещим инструкциям из мелькающего серого кристалла. Без всякого энтузиазма он протолкался между вдовами, добрался до полок, повешенных на стене за телевизором, и достал сверху длинный сверток, замотанный в несколько промасленных газет. Краем глаза Эстебан заметил, что Инкарнасьон наблюдает за ним, изогнув тонкие губы в улыбке, и эта улыбка, похожая на шрам, оставила клеймо прямо в его сердце. Она знала, что он собирается делать, и это ее радовало! Она абсолютно не беспокоилась! Может быть, она знала о планах Онофрио убить ягуара: а может быть, устроила ему ловушку вместе с Онофрио. Охваченный яростью, Эстебан выбрался на улицу, расталкивая вдов, которые тут же возмущенно загомонили, и отправился к своим банановым посадкам, где уселся на большой камень, лежавший среди пальм. Небо почти целиком затянуло облаками, и всего несколько звезд просвечивало через рваные темные силуэты листьев. Ветер зашелестел ветвями, потирая листья друг о друга, и Эстебан услышал, как фыркнула одна из его коров, потом почувствовал густой запах кораля. Словно вся крепкая основа его жизни вдруг сузилась до этой жалкой перспективы, и он остро ощутил свое одиночество. Признавая, что он, может быть, не самым лучшим образом оправдал надежды Инкарнасьон на замужество, Эстебан никак не мог понять, что он сделал такого, что вызвало бы на ее губах эту полную ненависти улыбку.
Он развернул газеты и достал из свертка мачете с тонким лезвием вроде тех, которыми рубят банановые черенки. Эстебан использовал его для охоты на ягуаров. Взяв мачете в руку, он тут же почувствовал, как возвращается к нему уверенность и ощущение силы. Последний раз он охотился четыре года назад, но чувствовал, что не потерял сноровки. Когда-то его называли самым великим охотником провинции Нуэва Эсперанца, как до этого называли его отца. И охотиться он перестал не из-за возраста или потери сил, а из-за красоты ягуаров; их красота перевесила причины, побуждавшие его убивать. Причин убивать ягуара в Баррио-Каролина у него тоже не было: он не угрожал никому, кроме тех, кто охотился на него, кто посягал на его территорию; смерть ягуара будет выгодна только бесчестному торговцу и ворчливой жене; его смерть лишь ускорит заражение Пуэрто-Морада. А кроме того, это черный ягуар.
— Черные ягуары — создания Луны, — говорил ему отец. — Они принимают разные формы, и мы не должны вмешиваться в их магические замыслы. Никогда не охоться на черных ягуаров!
Отец не говорил, что черные ягуары живут на Луне; просто они используют ее могущество. Но когда Эстебан был еще ребенком, ему приснился сон, в котором среди лесов из слоновой кости и серебряных лугов стремительно, словно черный водный поток, текли ягуары. Он рассказал об этом отцу, и тот заметил, что подобные сны — отражение истины, и рано или поздно Эстебан узнает скрывающуюся в них правду. Эстебан до сих пор верил в сны, даже после того, как увидел по телевизору Инкарнасьон научную программу, где показывали каменную, лишенную воздуха планету: эта Луна, потерявшая свою таинственность, казалась ему просто еще менее понятным сном, утверждением факта, который всего лишь сводил реальность к познаваемому.
