снаружи от нежелательных глаз порослью клёна и тополя. Беседа как всегда родилась из разговора о том, как прошёл день. Патрик рассказывал о просроченных сосисках, которые он сегодня продавал в хот-догах. Он сам их подменил, купив в социальном магазине и забрав себе свежие. Рассказывал о красотках-студентках, которые хихикали сегодня над его шутками. И о мужчине в голубом костюме-тройке, отказавшемся от сдачи, в 3 раза превышающей сумму заказа. Я запивал всю эту дешёвую информацию таким же пивом и заедал такой же вонючей рыбой. Спросив меня о моих делах, он услышал рассказ о невероятном, на мой взгляд, чуде. О том, что где-то в северных морях учёные обнаружили вид бессмертных медуз. Это же колоссально, существование бессмертия само по себе. Эти медузы не то чтобы были неуязвимы и в простецком понимании бессмертны. Они, попадая в неблагоприятные условия, заболевая или получая травму, просто перерождались из собственной ткани. Вечное цикличное существование. Невероятное чудо. Мой рассказ подействовал на него, так же как и его истории действовали на меня. Мы допили, и удовлетворённые пустой беседой, решили идти по домам.
Возвращаться домой на метро было ещё омерзительнее, чем ехать на работу. Теперь вонь подземки смешалась с моей собственной вонью из смеси рыбы и пива. Выбравшись на воздух, уже еле сдерживая рвотные позывы, я вдруг отрезвел из-за представшей перед глазами картины.
У обочины в пыли, прикрытый упаковкой от разрекламированного по всем TV-каналам шоколада с невероятно нежным вкусом, который позволяет почувствовать непередаваемые ощущения, и как праздничный колпак надетым на голову стаканчиком из-под кофе, лежал раздавленный котёнок. Рыжая шерсть стала серой, налипшая на неё жвачка… Кровь изо рта и левой глазницы, неестественно выгнутый позвоночник. Повседневный триумф человека над природой. Громогласный крик о бесконечном безумии своей погони за всевластием. И так каждый, в ежедневном стремлении уснуть чуточку значимее, сделать хоть шажочек к тому, чтоб подчинённых стало больше, а вождей меньше. Своеобразная, жутко пахнущая своей глупостью игра в царя горы. Где гора – это точка на горизонтали, и надо забраться вертикально вверх как можно выше. И вот ползут по головам, по телам, по стонущим и сдавшимся в сладостную высь. Повыше от чадящих гниющих тел, как можно дальше от вида собственной жестокости. И, о боги! Ура! Добрался! Цель достигнута! Выше всех! Самый главный! Но вся вонь поднимается вверх, а борьба была жестокой, а конкурентов так много, что до горизонта лишь тела тех, кто не смог, и смрад.
С этими мрачными мыслями я прошёл под серой аркой в свой двор, заключённый в такие же серые, выщербленные временем муравейники многоэтажных зданий. В центре двора красовалась давно заржавевшая и поломанная детская игровая площадка, обещающая детям, выросшим в таком районе, такую же искорёженную жизнь. Моя квартира была на первом этаже одного из этих муравейников. Однокомнатная малосемейка – угол, где я прятался от опротивевшей мне жизни в давно прогнившем обществе.
Всегда, заходя в подъезд дома, я испытывал напряжение и старался поскорей зайти в квартиру. Мне очень не хотелось встречаться с соседями, любезно здороваться с этими незнакомыми людьми. Квартира была такой маленькой, что из прихожей просматривался дальний угол комнаты, и лишь кухня скрывалась за стенами ванной с туалетом. Дощатые крашеные полы скрипели, обои выцвели там, где на них падал дневной свет, в люстре горела лишь одна лампочка из возможных трёх. Но всё это меня устраивало, это была моя пещера, и скрип досок даже придавал какой-то уют и дополненность всему этому логову.
Каждый вечер я слушал матерные вопли соседей сверху, прерывающиеся грохочущей музыкой с такими же нечленораздельными воплями в качестве текста. Улыбаясь при встрече, демонстрируя своё прекрасное воспитание, по вечерам они выписывали такие замысловатые нецензурные обороты в истошных криках, что разгадать значение некоторых фраз для меня было невозможным. Через стены своей квартиры я слышал орущие телевизионные политические дебаты вперемешку с воплями рекламы, которые руководили соседским сознанием и так же сознаниями миллионов внемлющих. Каждый день эти напоказ воспитанные при встрече люди в своих квартирах на полную громкость врубали мешающие спать и есть, заполняющие собой сознание, навязчивые трели. Чтобы не дай бог не дать возможность родиться собственной мысли. До горечи смешно слышать из рупора телевещания о проблемах со свободой выбора в каком-нибудь отдалённом регионе и необходимости это пресечь, вперемешку с задорными криками рекламного ролика «купи или стань несчастным». Так и навевает стихи какого-то поэта:
…Всё просто – всё обман.
И солнца луч,
И неба цвет,
И утренний туман…
Наконец заснул под очередные разборки соседей, кто кому изменяет и кому сколько денег на личные нужды из нищего семейного бюджета положено. Сон был мутный как плевок курильщика, наполненный неясными всхлипами, стонами, тревогой и жаждой из-за дешёвого пива.
Сквозь забрала опущенных век, в тонкую щель еле увидел орущий на меня будильник. Лёгкое головокружение и тошнота от вкуса во рту заставили всё-таки шатаясь идти на кухню. Мыльно-рыльные процедуры совместно с крепким чёрным кофе слепили из газообразного меня нечто человекоподобное, и я вышел в этот манящий запахами автомобильных выхлопов мир.
В похмельной голове по дороге в подземку были мысли о вчерашних соседских криках на ночь. Мужчина кричал на женщину, обвиняя её в измене. Приводил доводы в виде переписки мнимых любовников, задержек жены на работе, её новых дорогих духов. Женщина агрессивно всё опровергала, упрекая мужчину в недоверии, которое её оскорбляет. Не дослушать эту перебранку мне помог сон. Обычно всё заканчивалось слезами женщины и пасующим мужчиной, семейная жизнь продолжалась. То ли женщина была такой хитрой предательницей, то ли мужчина таким отходчивым, а может, это такая сериальная любовь с жаркими скандалами и бурей страсти.
Мои мутные мысли одинокого мужчины увели меня далеко от скандала соседей вместе с летящим вагоном поезда в дебри сути измен.
Архетипически измена с контрацепцией не может считаться изменой, потому что биологический материал любовников не смешивается, основная цель полового акта не может быть достигнута. И получается, что защищённый секс не измена вовсе, а удовольствие ради удовольствия. Как десерт на полный желудок, как аттракцион в парке. Бессмысленно, но приятно. Но это лишь с позиции биологической, без социальных аспектов.
Измена – безусловное предательство, если изменяющий обещал этого не делать. Дал клятву при венчании или при регистрации брака, или в бытовом диалоге. А если нет? То и измены быть не может. Ведь если один человек обвиняет
