Гинчев вдруг умолк, глядя на меня и часто моргая. Вспомнил, должно быть, что я примар.
В наступившем молчании было слышно, как Гинчев завозил под столом ногами. Борг отхлебнул вина из своего стакана, тихонько крякнул. Андра сидела против меня, странно ссутулившись, скрестив руки и обхватив длинными пальцами свои обнаженные локти. Чем-то в эту минуту она была похожа на свою мать. Да, да, вот так же, в напряженной позе, сидела когда-то Ронга в забитом пассажирами коридоре корабля, с широко раскрытыми глазами, в которых застыл ужас.
Что было в глазах у Андры?
Вдруг она выпрямилась, тряхнула головой и, взглянув на меня, слабо и как-то растерянно улыбнулась. Узкие кисти ее загорелых рук теперь лежали на столе. Я с трудом поборол искушение взять эти беспомощные руки в свои…
(Окончание в следующем выпуске)Игорь РОСОХОВАТСКИЙ
НАПИТОК ЖИЗНИ
Рисунки А. ГУСЕВА
Я не вор. Не ради богатства полез я в эти пещеры. Их обнаружили досточтимые господа, приезжие ученые, и наняли меня и еще двоих в помощники. Но помощником я буду завтра, если доживу до восхода. А сегодня я сам по себе. Пусть досточтимые простят меня — я не возьму лишнего и ничего здесь не нарушу. Не нанесу ущерба ни им, ни их делу. Упаси аллах!
Если легенда подтвердится и это действительно вход в гробницу царя царей Айрамеша, то в ней должны храниться большие богатства. Я возьму себе меньше малого. Ровно столько, чтобы можно было повезти моих ребятишек в город и показать их лекарю. И еще немного, чтобы хватило на обильную еду после лечения. А если что-нибудь останется, я отдам мулле — да простит аллах мои прегрешения!
Сырые каменистые стены давят на меня со всех сторон, тьма тихонько шелестит, шуршит. Она замыслила против меня недоброе, дала приют враждебным духам, и они затаились в ней!
Я боюсь их, боюсь камней и тьмы. Но если поверну назад, дети умрут. Болезнь сделала моих ребятишек такими жалкими и тихими, а глаза их — большими и выразительными. Эти глаза я часто вижу во сне, они говорят со мной молча, иногда просят, иногда требуют. И тогда я решаюсь на то, против чего протестует душа.
К моей спине привязаны факелы, которыми можно пробить окна во тьме, рассеять ее на время, загнать в угол. Но я зажигаю факелы лишь в том случае, когда пещеры разветвляются. Иначе факелов не хватит.
Лучше бы и вовсе не приходилось пользоваться ими. Я бы привык ко тьме, как привык ко многому в жизни.
Пещера расширяется. Становится легче дышать. Имеющий ум да насторожится! Здесь, наверное, выход на поверхность или скорее всего душник. Зачем его пробили?
В гробницах властителей много ловушек, каждая таит смерть для незваного гостя.
Зажигаю факел. Пламя колеблется — значит, не ошибся, душник есть. Передо мной возвышается несколько камней. Они похожи на зубы, готовые стиснуть и раздавить жертву. Но почему эти камни кажутся мне такими страшными? И почему мои глаза прикованы к одному месту? Не могу отвести взгляда…
Да, да, вот оно, оказывается, в чем дело… Там, под огромным камнем, раздавленный человеческий скелет. Блестит череп. Камень упал на человека, как только он наступил вон на ту плиту. Я тоже наступил на нее, но он был здесь до меня. Он уже заплатил жизнью, а в эту ловушку может попасться лишь одна жертва. Удача отметила меня своей печатью. Но сколько ловушек впереди? Достойнейший царь царей взял с собой на тот свет богатства не для нищих и не для детей бедняков. Может быть, через минуту и меня настигнет смерть. Повернуть, пока не поздно! Быстрей!
Я так спешу, что больно ударяюсь плечом о камень. Вспоминаю детей, становится стыдно. Если вернусь ни с чем, они умрут. Я вижу их, как если бы они были предо мной. Скажите, разве не удивительно, что мы можем увидеть тех, кто далеко от нас? Грамотные люди объясняют, почему это происходит. Я тоже учился немного, но моих знаний хватает только для того, чтобы удивляться. А для того чтобы любить своих детей, и вовсе никаких знаний не надо. Зато, чтобы вылечить их…
Вот и выходит, что дело тут не в любви. Чего стоит моя любовь к детям без денег, которые необходимы, чтобы их вылечить? Может быть, любовь — это очень хорошо, но сама по себе она что-то значит только, в песнях. А в жизни к ней всегда требуется много приправ, каждая из которых стоит больше, чем любовь. Это мне говорили и отец, и мулла, и мать моей жены, и еще многие…
Я гашу факел — владения тьмы обширны. Продолжаю путь к гробнице. Аллах, я вверяюсь в твои руки! А если аллах не спасает таких, как я, пусть поможет шайтан! Кто спасет, тому и буду молиться.
Мое тело уже не болит, руки не ноют. Прошло. И усталости больше не чувствую. Наверное, если бы подсчитать зарубки, которыми я отмечаю свой путь, их наберется больше сотни. Смогу ли я по ним отыскать обратный путь?
Пробираюсь на четвереньках, ползу… Что-то подсказывает мне: цель близка. Протягиваю руку к потолку и не нахожу его. Зажигаю факел.
Моя тень начинает приплясывать, и во все стороны от нее разлетаются солнечные блики. Но откуда здесь солнце? Эх ты, нищий, это не солнце, а золото. Золото здесь повсюду: в сундуках, в креслах, фигурках, украшениях. Золотыми листами украшен гроб царя царей, сделанный в виде яйца. Отсветы пламени зажигают разноцветные огни. Главный среди них — желтый, цвет солнца и золота. Никогда я не видел такого богатства. Каким счастливым должен быть обладающий им!
Глажу золотые фигурки людей и священных животных, запускаю руки в сундуки и слушаю, как между пальцами льется звенящий дождь.
Чей это смех раздается в сокровищнице?
Прячусь за сундук, — прислушиваюсь… Тихо…
Но вот опять раздается смех. Да это же я смеюсь! Вот осел! Неужели ты никогда не слышал своего собственного смеха? Нет, мой смех никогда не был таким.
«Стоп, — говорю себе, — Очнись, дурак, иначе ты и вовсе свихнешься. Возьми, сколько нужно, и отправляйся обратно. Не мешкай. Ничего не переворачивай и не рассыпай. Не уподобляйся хрюкающему нечистому животному, которое перепортит больше, чем съест. Пусть ученые найдут все как было. Они ведь надеялись обнаружить гробницу, в которой не побывали грабители. Да исполнятся их надежды!»
Я оглядываюсь вокруг. Во что бы насыпать монеты из сундука?
Мешка или сумки я, конечно, с собой не взял. Ибо ничто так не раздражает шайтана, как человеческая самоуверенность. Идти надо ни с чем. — будто ожидаешь подарка. А возьмешь мешок — и ничего не найдешь.
У самого гроба стоит небольшой сосуд, накрытый кожаной крышкой. Снимаю ее. Горло у сосуда широкое. Там отсвечивает какая-то темная жидкость. Наверное, благовония, которыми умащивали тело царя. Ну что ж, ученым придется обойтись без них. Досточтимые господа видели всякие благовония, потеря невелика.
