— Пошли, Михаил, — Карл показал на участников митинга, которые собирались метрах в пятидесяти от кафе. — Скажешь несколько слов.
— Нет, Карл, я посижу здесь. Я гость в вашей стране, мне нельзя участвовать в ваших митингах и демонстрациях.
— Понимаю. Посижу с тобой еще минутку и побегу.
С того места, откуда за ними наблюдали Лемке и Генрих, слов разобрать было невозможно.
— Обоих. Обязательно, — сказал Лемке. — А парень к вам подойдет через пять минут. Идите в машину, — Лемке щелкнул зажигалкой, мягко улыбнулся, задул пламя, сел в свой светлый «мерседес» и уехал.
Открытое кафе — столики стояли на тротуаре — видно, не пользовалось популярностью — блеклая, покосившаяся вывеска, обшарпанные столы и колченогие стулья. Хозяин бегал и суетился, покрикивая на жену, старался всех быстрее обслужить. Сюда заходили выпить стакан вина и участники митинга, и любопытные, и парни, прибывшие на черных машинах.
Тони тащил упирающегося Петера Визе за рукав.
— Мастер, раз здесь господин Сажин, то и Шурик здесь. Идемте.
Визе, недовольно бормоча, подошел к стойке и взял бутылку вина. Юноша с любопытством оглядывал окружающих.
— Мастер, а что здесь будет? — шепотом спросил он.
— Жизнь будет, — Петер повел широкими плечами, налил из бутылки вино и выпил.
— Эти, — сказал Генрих двум здоровенным парням и повернулся к Карлу и Сажину спиной. Парни понимающе кивнули и двинулись следом за Генрихом к машинам.
На полдороге они столкнулись с Вольфгангом и Хайнцем, которые направлялись в кафе.
— Сразу, как только начнет первый оратор, — сказал на ходу Генрих.
— Понял, шеф. Можете не сомневаться, — ответил Вольфганг.
Хайнц посмотрел вслед трем черным фигурам и повернулся к брату:
— Не надо, Вольфганг. Давай уйдем отсюда.
Они взяли бутылку вина и наполнили стаканы. Хайнц продолжал уговаривать брата:
— Почему они поручили это тебе? Брось, уйдем.
— Дурак, — Вольфганг выпил. — Они все у господина Лемке… — он сжал кулак. — А если за оплеуху платят пятьсот монет, то отказываются только такие дураки, как ты. Копай землю и выращивай цветочки, если не можешь быть мужчиной.
Кастеты грудой лежали на красном кожаном сиденье машины. Вилли, одетый в полосатую форму, насвистывая какую-то сентиментальную мелодию, деловито перебирал кастеты, примеривая, и, оставшись недоволен, бросал обратно. Наконец он нашел кастет, который ему понравился. Вилли надел его на руку, сжал и разжал кулак, вытянул руку и посмотрел на оружие как художник, со стороны.
Дверцу машины открыл Генрих, за его спиной стояли две темные фигуры.
— Ну как. Вилли?
— Барахло, можно поцарапать пальцы, — Вилли сжал и разжал кулак. — Надо было предупредить, я подобрал бы из домашней коллекции. — Он вышел из машины и уступил место парням, сопровождавшим Генриха.
Парни стали примерять кастеты, их руки трогали холодный шершавый металл и еле заметно дрожали.
Роберт протянул руку, пощупал рубашку сидящего рядом Шурика и недовольно причмокнул.
Боксеры ехали в такси, водитель пригнулся к рулю и гнал машину на предельной скорости. Рядом с водителем сидел Зигмунд и поглядывал на часы и спидометр.
Роберт перегнулся вперед, пощупал материал рубашки Зигмунда и сказал:
— Снимай.
— Как?
— Рубашку снимай, — нетерпеливо сказал грузин и начал стаскивать с Зигмунда пиджак.
Литовец хотел возразить, но встретился взглядом с бешеными глазами грузина, снял пиджак, а затем и рубашку. Крупными зубами Роберт надкусил полотно и оторвал сначала один рукав, затем второй и методически разодрал рубашку на полосы.
Визжали тормоза, и трещала раздираемая ткань.
Роберт дал товарищам по два куска, а сам стал бинтовать руки. Делал он это сосредоточенно, но, взглянув на неумелые движения Шурика, снял свои повязки и начал бинтовать руки юноши.
Водитель покосился на пассажиров, нагнулся и, взяв с полу разводной ключ, положил себе на колени.
Лемке и Фишбах, сидя в библиотеке, играли в шахматы. Лемке мягкими пальцами снял слона противника и поставил его на стол, рядом с белым телефоном. На белом фоне черная фигурка слона выглядела одиноко и сиротливо.
Участники митинга притащили из кафе стол, Карл забрался на него и поднял руки.
Петер и Тони стояли среди приехавших молодчиков, которые, растянувшись в цепочку, окружали собравшихся.
Среди бывших узников Маутхаузена находился и Вилли. В такой же, как окружающие, полосатой одежде, он выделялся лишь своей неподвижностью и тем, что смотрел не на Карла Петцке, а назад, на темные фигуры молодчиков.
— Друзья, — громко сказал Карл. — Поздравляю вас с праздником. Двадцать пять лет назад советские солдаты открыли ворота Маутхаузена, и мы…
— Заткнулся бы ты, приятель! — крикнул Вольфганг и вышел вперед. — Русские коммунисты, видно, платят тебе неплохо, если ты помнишь, что было четверть века назад. — Вольфганг рассмеялся и пошел к импровизированной трибуне. — Дайте мне сказать пару слов.
Окружавшие митинг молодчики двинулись за ним, подхваченные общим движением, шли и Петер с Тони.
Митингующие протестующе зашумели, но никто не останавливал Вольфганга. Тогда на его пути встал Вилли и крикнул:
— Фашистский ублюдок! — он ударил Вольфганга в висок, и парень, повернувшись вокруг своей оси, рухнул на землю.
— Прекратить! — крикнул Карл. — Кто поднял руку на человека? Позор! Друзья, не для кулачной расправы и террора мы собираемой каждый год.
Из разбитого виска и из угла рта Вольфганга текла кровь. Он был мертв, и люди, склонившиеся над ним, поняли это сразу.
— Убили!
— Убийцы!
Все заговорили и закричали, молодчики смешались с участниками митинга. Карл спрыгнул со стола и пытался пробиться к телу.
— Провокация! — крикнул он.
Генрих и двое его подручных молча пробирались сквозь толпу в кафе, где сидел Сажин.
— Кто убил парня?
— Да они все на одно лицо — полосатые! Бей их!
В воздух взметнулись кастеты. Генрих с парнями был уже почти рядом с Сажиным, когда в толпу врезалось такси. Шум мотора и скрежет тормозов на мгновение остановили побоище, но и секунды было достаточно, чтобы боксеры выскочили из машины. Над толпой повис звонкий голос Шурика:
— Михаил Петрович, берегитесь!
Генрих повернулся к подручным:
— Кончайте! Быстро.
Кастеты и забинтованные кулаки боксеров взметнулись одновременно, и невозможно было определить, кто кого опережает. На секунду люди схлестнулись, словно обнялись, и бандиты упали.
