голосе вдруг прозвучали неожиданные певучие нотки:
— Раздевайтесь... Перекусите, тогда можно и сходить куда нужно.
На этот раз она накрыла стол в столовой. Увидев графинчик с водкой, тонкие ломтики балыка, соленые, чуть побольше мизинца, в твердых пупырышках огурцы, Иван Васильевич растроганно покачал головой.
— Даже не верится, что все это есть в реальной действительности. Натюрморт! Одно слово — натюрморт!
Выпив водки, он вздохнул, откинулся на высокую резную спинку стула.
— Да, Ефросинья Григорьевна, посудите сами: гражданская, военный коммунизм — страшный сон, наваждение... Вы думаете, это у меня от веселости? — Он, как слепой, пробежал пальцами по щеке. — Приобрел после контузии. Нервная болезнь, по-научному — тик.
— Выпейте, — сказала Фрося.
— С удовольствием. За мирное развитие жизни!..
Иван Васильевич очень быстро запьянел. Почему-то вспомнив вдруг о своих служебных обязанностях, он спросил у Фроси, старательно выговаривая каждое слово:
— По линии к... коммунхоза жалобы есть?
— Нет, — поскучневшим голосом ответила Фрося. — Слава богу, не жалуемся.
— Теперь все жалуются, — убежденно мотнул головой Иван Васильевич. — Не успеваем принимать меры.
Он встал из-за стола, нетвердо прошелся по комнате, сделав значительное лицо, постучал костяшками пальцев в стену, критически осмотрел большую кафельную печь:
— Не дымит?
— Да чего ж ей дымить... не топим, — сказала Фрося.
— По какой п... причине?
— А хозяин запретил. Еще года два назад. Сначала пригласил мастера, хотел ее переложить, что ли. А потом раздумал, так и стоит. Не топим.
— Нонсенс! — непонятно сказал Иван Васильевич. Сев на свое место, он тоскующим взглядом оглядел стол.
— Может, еще выпьете? — спросила Фрося, выразительно посмотрев на Степана.
— Хватит, — Степан перевернул свою рюмку кверху дном. — Пора идти.
— Да куда ж им идти? — запротестовала Фрося. — Пусть они немного поспят, я сейчас постелю. Пока сходим, они как раз придут в себя. Здесь их никто не потревожит...
Когда Фрося и Степан ушли, мгновенно протрезвевший Иван Васильевич встал с дивана, принес из прихожей потрепанный чемоданчик и, достав инструменты, начал тщательно исследовать кафельную печь. Через несколько минут он выпрямился, по лицу его прошла короткая веселая судорога.
— Вот он, значит, где тайничок Марантиди, — вслух сказал он.
Догадка, внезапно возникшая в разговоре с Фросей, подтвердилась: в дно печи был замурован сейф.
Он закрыл чемоданчик и отнес его в прихожую.
Полмесяца спустя Иван Васильевич неожиданно попрощался со Степаном и Фросей:
— Уезжаю, други мои, в командировку.
— Вернетесь, заходите в гости, — сказала Фрося.
— Непременно зайду! Аксиома! — заверил ее Иван Васильевич. — По какому адресу прикажете вас разыскивать — по старому или новому?
— А это пусть он скажет, — Фрося покосилась на Степана. — Не век мне в домработницах ходить... А вам я всегда буду рада.
Наверное, она поразилась бы, узнав, что Иван Васильевич вовсе не техник коммунхоза, а один из сотрудников ДонГПУ, выполнивший с ее, Фросиной, помощью важное задание. И, пожалуй, не поверила бы, если б ей сказали, что в один из дней, когда она со Степаном ходила по магазинам, товарищи Ивана Васильевича вскрыли замурованный в печи небольшой сейф, в котором хранились сообщения международного швейцарского банка и турецкий паспорт на имя Марантиди. Иван Васильевич так и остался в ее памяти обходительным и немного чудаковатым, как все ученые люди, человеком.
В коридоре, недалеко от кабинета Федора Михайловича, Полонский встретил Бахарева.
— Давай отойдем в сторонку, — тихо сказал Борис и заговорщически зашептал на ухо Саше: — Слушай, у Раи завтра день рождения, а я никак не смогу, да и вдвоем нам, ты знаешь, появляться не рекомендуется... Так что, не забудь, передай сердечный привет.
«Ну и хитрец», — думал Полонский, глядя в спокойное, непроницаемое лицо Бориса, а в душе волной поднималась теплая благодарность своему старшему товарищу за радостную весть. Значит, ему удастся побывать на семейном торжестве, куда он, конечно же, был приглашен накануне, и увидеть Раю...
Зявкин и Бахарев знали, что они ничем не рискуют, разрешив Полонскому этот визит. Девушка умеет хранить не только личные тайны, да и семья у нее простая, рабочая. Лишних вопросов задавать не станут.
— Ну пока, будь на высоте, — попрощался Борис и, окинув «кавалера» чуть насмешливым взглядом, вышел.
...Едва дождавшись условленного часа, Полонский выбежал на улицу. Поблизости, в скверике, его уже ждала Рая.
— Ну вот, я освободилась, можно идти. Как хорошо, что ты тоже сегодня свободен! — засмеялась она и, взяв его за руку, шутливо приказала: — Следуйте, гражданин Полонский, за мной!
— Проходите, дорогой гость, садитесь, — приветливо улыбаясь, сказала Саше полная женщина с болезненным лицом. Он понял, что это мать Раи.
— Сейчас, мама, дай нам раздеться...
В доме было бедновато, но опрятно, празднично. На окне стояли искусственные цветы, тюлевые занавески придавали им загадочный, волшебный вид. Горела «молния», тускло поблескивали разложенные на белой скатерти ножи и вилки, посередине гордо возвышался стеклянный штоф.
За столом сидело несколько человек. Широкоплечий, с пышными усами Раин отец — «Иван Лукич, металлист», — представился он, две девушки, видимо подруги именинницы, и монгольского вида совсем молодой парнишка в вышитой косоворотке, увешанной добрым десятком значков.
— Это мой двоюродный брат, — представила юношу Рая. — Из Пятигорска.
Провозгласили первый тост. Саша попробовал было отказаться: «Я не привык, да и не люблю...» Но Иван Лукич строго заметил:
— Как так? По случаю можно, а случай сегодня есть.
Пришлось уважить хозяев. Но после первой рюмки Саша только пригубливал, чтобы не обидеть этих приветливых людей.
— Чем занимаетесь? — спросил, обращаясь к Полонскому, Иван Лукич.
— Студент я, учусь в университете. Знаете, трудновато....
— Отец у него, папа, был тоже рабочий. А Саша подрабатывает и учится, — словно боясь лишних разговоров, защитила Полонского Рая.
— А ты, дочка, не адвокат. И без тебя разберусь в человеке. А между прочим, учиться нынче должны все. Эх, если бы не года... Куда мы теперь без учебы? Вишь, жизнь-то какая вам открывается!..
Двоюродный брат Раи, Обертас (он так и назвался — солидно, по фамилии), поддержал дядю:
— Я вот, к примеру, на механическом литейном работаю, а заодно хожу в школу фабзавуча. Очень даже интересное и полезное дело. И в Георгиевске уже такие школы есть...
И он стал горячо убеждать собеседников
