— Но… — вмешался было Волин, нервно играя пенсне.
— Секретариат «Набата» будет тут. Батьке воевать надо, а уж вы занимайтесь агитацией. — Махно старался говорить сдержанно, но голос его временами срывался.
На этом и закончили, перешли к обеду. А Бойченко отправился на встречу со своим напарником. Матвей не очень-то доверял ему. И на то были причины.
«Познакомил» их Абашидзе очень осторожно. Во время разговора Матвея с председателем ЧК вошел часовой:
— Прибыл комендант трибунала и арестованный.
Абашидзе подвел Матвея к окну, чуть отвел занавеску. На тротуаре, прижавшись плечом к акации, стоял рослый моряк, заложив руки в карманы. Он смотрел под ноги, сплевывал наземь. Матвей с трудом разглядел лицо: сухое — острый подбородок, нос с горбинкой. Неприятное.
— Запомни его хорошенько, Матвей. Я думаю, тебе придется с ним работать. Задания ему будешь передавать ты и сведения получать — ты. Но он не должен знать, с кем ты будешь связан. Это Иван Прокопьевич Лобода.
— Иван Прокопьевич Лобода, — повторил Матвей.
— Он приговорен революционным трибуналом к расстрелу. Условно. За самоуправство. Лобода служил на одном корабле с Лашкевичем. Лашкевич сейчас командир сотни у Махно. Вот мы и хотим послать его к другу. Пройди в соседнюю комнату. Дверь я оставлю открытой. Уйдешь минут через пять — десять. Там есть другой выход.
Матвей прошел в соседний кабинет, а через некоторое время часовой доложил, что осужденный Лобода доставлен.
— Садись, Иван. Потрясло тебя крепко…
— Я, товарищ председатель, вторые сутки не сплю, — услышал Матвей глуховатый голос. — Такой аврал. Да и тут мне неясно… Думал, как трибунал решил — к военкому да на фронт… А меня — в Чека. От вас, сказали, назначение пойдет.
— Есть, Иван, в твоей жизни одно обстоятельство, которое меня заинтересовало.
— Чего мне скрывать, товарищ председатель?
Бойченко отметил — говорил Лобода нервно. И это не нравилось.
— Ты в составе отряда матросов с эскадренного миноносца «Новик» сопровождал из Петрограда в Москву вагоны с ценностями Государственного банка…
— Сопровождал. Потом нам охрану банка доверили.
— И теперь, Иван, речь пойдет о доверии. Только несравненно большем. Служил с тобой на корабле Егор Лашкевич…
— Точно. Он — коком, а я — торпедистом. Сотней командует у Махно. Хоть батька вроде и за нас сейчас, фронт против Деникина держит от Волновахи до Мариуполя… но сколь волка ни корми, товарищ председатель…
— Письмо недавно тебе Лашкевич прислал. К себе звал, на легкую да веселую жизнь. Надо тебе поехать к нему…
— Смеетесь? Я ему такое скажу, что враз порубает.
— Подожди, не перебивай. Знаю, на фронт идешь. Кровью, а может, жизнью вину искупишь. А если тебе дать задание потруднее?
— У Лашкевича в сотне гулять?
— Быть в махновском логове нашим человеком.
— А на грабежи, на безобразия поволокут — тогда как? Опять Иван виноват? Проще в приговоре «условно» зачеркнуть.
— Ни пить, ни безобразить тебе ни к чему. Скажешь, что хворый. Придумал же куркулей при немцах контрибуцией облагать? Так позапугал вдвоем с приятелем, что за целую банду считали!
— В разведчики предлагаете… Так надо понимать?..
— Что ответишь? Боишься — говори. Стесняться нечего.
Лобода долго молчал. Матвей затаился: «Не соглашайся…»
— Пойду, товарищ Абашидзе! Насмотрелся я на анархистские художества — грабежи да налеты — и в Питере, и в Москве.
— Лашкевич анархист?
— До легкой жизни он жадный. Нужна ему эта анархия, как пробоина. Егор мужик видный, вот и боится жизнь упустить.
— Свой приговор отвезешь Лашкевичу. Скажешь — сбежал из-под расстрела. Теперь, мол, от тебя, Егор, ни на шаг. В Гуляй-Поле с тобой свяжется наш человек. Пароль: «Привет, Прокопьевич, от Абашидзе». Он тебе скажет, что нужно делать. Ясно?
Матвей, тихо ступая, вышел из комнаты. Холодок недоверия к Лободе все же остался в душе у Бойченко. Не прошел он и со временем. Остался и теперь…
Свернув во второй переулок от майдана, Бойченко услышал деловитое постукивание топора. За хатой у сарая он увидел фигуру в тельняшке. Матрос стоял к Бойченко спиной. Оглядевшись, Матвей прошел в калитку. Из будки около крыльца выскочила, гремя цепью, лохматая собака. Она остервенело брехала, вставала на дыбки, струной натягивала привязь. Матрос разогнулся, хмуро глядя на подходившего хлопца.
— Чего тебе? — крикнул он. Это был Иван.
Миновав ярившегося пса, Матвей подошел к Лободе, стал сбоку, оглядел сад, внутренность сарая. Никого.
— Привет, Прокопьевич, от Абашидзе…
Лобода искоса зыркнул на него, поиграл топором.
— Отойди, хлопчик… Сорвется топор. Долго ли до греха. Слова эти были произнесены таким тоном, что Матвей с трудом заставил себя не попятиться.
«Неужели Лобода предал? — мелькнуло в голове у Матвея. — Или… или он не верит, что в шестнадцать лет можно быть исполнителем особого задания ЧК?»
Размахнувшись, Лобода ударил топором по оглобле.
— Ты должен был передать свой смертный приговор Лашкевичу. Ты это сделал? Ты обещал Абашидзе притвориться больным и не участвовать в анархистских безобразиях. Ведь ты сделал это! И кличка у тебя здесь — Хворый, — решительно сказал Матвей.
— Я думал, что у меня начальство будет хоть с пухом на губах! — Лобода бросил топор наземь. Но лицо его все еще было недоверчивым и хмурым.
— Будь у меня борода лопатой, опасаться стоило бы больше.
— Ишь ты!.. — Наконец-то Лобода добродушно усмехнулся. — Передай: лучшие части Махно снимает с деникинского фронта. Приказ отдан вчера. Измена…
— Передам. На всякий случай, Иван, в Елисаветграде я живу на квартире у Суховольского.
— Найду. Что делать? — Лобода присел на колоду. — Насмотрелся я тут на художества ихние. Иногда думаю — захвачу тачанку да как полосну по этой швали из пулемета… Что делать?
— Пока наблюдать. И у меня руки чешутся. До скорого, Иван.
— Да, долго болтать не след. — Лобода взялся за топор.
Вернувшись в дом, где они жили, Матвей застал набатовцев в веселейшем расположении духа.
— Полная победа, Матвей! — обнял его Гордеев. — Поздравь дядю Волина: он председатель реввоенсовета бригады имени батьки Махно. А Аршинов — руководитель культпросвета!
«Скорее бы в Елисаветград! — подумал Бойченко. — Столько важных новостей!»
Но в Елисаветграде пришедший из Харькова новый связной сообщил Матвею страшную весть об убийстве Абашидзе. Матвей горько плакал, словно мальчишка, бормоча сквозь слезы:
— Мы отомстим… Ух, гады, как отомстим!
