— Да уж, шансов у нас, скажем прямо, кот наплакал, — согласился я. — А каковы, по-вашему, шансы, что им удастся починить эхоледомер?
Хансен покачал головой. Роулингс снова принялся помешивать в котелке, сосредоточенно рассматривая его содержимое. Но ему все же пришлось поднять глаза, когда капитан Фольсом вдруг сделал несколько нетвердых шагов в нашу сторону. Даже без всякого стетоскопа я мог определить, что он очень плох.
— Боюсь, мы не поняли ни слова. — Капитан говорил тихо и невнятно: распухшие, перекошенные от боли губы на его сплошь покрытом ожогами лице едва шевелились. — Не могли бы вы пояснить, в чем трудность?
— Все очень просто, — стал объяснять я. — На «Дельфине» есть эхоледомер, он предназначен для измерения толщины льда. С помощью этой штуки капитан Свенсон, командир «Дельфина», даже без нашей наводки уже через два часа смог бы подвести подлодку прямо к порогу вашего домика. Координаты станции он знает, и единственное, что ему оставалось бы сделать, — это погрузиться, подойти сюда и обследовать лед с помощью эхоледомера. Но вся загвоздка в том, что эхоледомер сломался, и, если они его не починят, им ни за что не найти разводья. Вот я и хочу пойти к ним. Прямо сейчас. Пока полынья не смерзлась и Свенсон не ушел на глубину.
— Не понимаю, старина, — проговорил Джолли, — чем это поможет? Как вы наведете их на это самое разводье?
— А этого и не потребуется. Капитан Свенсон знает расстояние до «Зебры» с точностью до сотни ярдов, и мне лишь нужно ему сказать, чтобы за четверть мили до подхода к станции он выпустил торпеду. Она-то…
— Торпеду? — переспросил Джолли. — Как торпеду? Чтобы взломать лед и всплыть?
— Совершенно верно. Правда, раньше к такому способу никто не прибегал, но я думаю — это дело верное.
— Док, за нами пришлют самолеты, — тихо проговорил Забрински. — Мы начнем передавать наши координаты сразу же, как только починим радиостанцию. Тогда все узнают, что дрейфующая полярная станция «Зебра» найдена и где она находится. Скоро сюда прилетят большие бомбардировщики.
— Чтобы без толку кружить во тьме у нас над головой? — возразил я. — Даже если им будет точно известно, где мы находимся, в темноте и в ледяной шторм они все равно не смогут разглядеть то, что осталось от станции. А если они обнаружат нас с помощью радара, хоть это и маловероятно, — что тогда? Бросят нам припасы? Возможно. Но сбрасывать их прямо на нас они не осмелятся — вдруг кого-нибудь прибьют, а на удалении даже в четверть мили мы их не найдем. Что касается посадки, то даже в идеальных погодных условиях нет такого самолета, который смог бы сюда долететь, не говоря уже о том, чтобы сесть на лед. И вы это прекрасно знаете!
— Док, — с грустной иронией спросил Роулингс, — а ваше второе имя случайно не Иеремия?
— Если мы будем сидеть сложа руки, — продолжал я, — а эхоледомер не починят, всем нам конец. Нас шестнадцать человек. Если я доберусь до «Дельфина» — мы спасены. Если нет, а эхоледомер все же починят — погибнет только один из нас.
Я стал натягивать перчатки.
— Один меньше, чем шестнадцать.
— Два — тоже, — вздохнул Хансен, надевая рукавицы.
И я ничуть не удивился, когда он сказал сначала — «вы», а закончил — «мы» — чтобы понять произошедшую в нем резкую перемену, вовсе не требовалось быть тонким психологом. Хансен был не из тех, кто привык перекладывать тяжесть общей беды на плечи ближнего.
Я закрыл за собой дверь и двинулся следом за Хансеном в кромешную ночь.
VI
Мы были на грани полного физического и морального истощения, однако, несмотря ни на что, продолжали идти, точно два призрака, сквозь тьму и ревущий ураган, оставляя позади себя ледяную пустыню, которая в редких проблесках лунного света казалась особенно зловещей.
— Ну, вы как? — выдавил я из себя.
— Просто с ног валюсь, док, — выдохнул, а вернее, прохрипел Хансен. — Но пока жив. Как, по-вашему, далеко еще?
— Мили три или около того, — ответил я.
Следующие двадцать минут мы раз пять взбирались на торосы, потом спускались вниз, и с каждым разом горечь очередной неудачи ощущалась все сильнее. Теперь я двигался, точно в беспробудном, полном муки и отчаяния кошмаре, а на Хансена вообще было больно смотреть: его шатало из стороны в сторону, словно побитого или пьяного. Как врач, я хорошо знал, что перед лицом крайней опасности даже у вконец измотанного человека вдруг открывается второе дыхание. Но мне было также известно и то, что эти скрытые возможности отнюдь не безграничны и что сейчас мы оба находимся на грани полного измождения, когда и второе дыхание должно вот-вот оборваться.
Повернувшись на запад, мы смотрели вдаль, пока не заболели глаза. Однако разглядеть хоть что-нибудь обнадеживающее нам не удалось.
— Взгляните-ка вон туда! — крикнул я. — На северо-восток. От нас четверть или полмили. Что-нибудь видите?
Хансен несколько минут всматривался в указанном направлении. Потом, покачав головой, сказал:
— Ничего. А что, по-вашему, там может быть видно?
— Черт его знает. Не могу сказать точно, но мне показалось — на верхней границе ледяного шторма что-то сверкнуло. Во всяком случае, снег там, по-моему, светлее, чем везде.
Прикрыв глаза руками от ветра, Хансен с полминуты всматривался в даль. Наконец он сказал:
— Ни черта не видать. Я уже целых полчаса напрягаю глаза. И все напрасно..
Вдруг в каких-нибудь четырехстах ярдах от нашего тороса, в том самом месте, где я только что видел призрачное свечение, сквозь толщу бурного снежно-ледяного потока в небо взметнулась сигнальная ракета. Оставляя за собой рассыпающийся шлейф из красных переливающихся искр, она взмыла на пять, а то и на шесть сотен футов.
Спустя десять минут мы были на борту «Дельфина».
Вот уже двадцать минут мы находились в тепле и уюте — недавнее напряжение как рукой сняло. Мы в двух словах поведали о своих приключениях, все были рады, что они закончились благополучно, и через какое-то время жизнь на подводной лодке снова вошла в свое привычное, размеренное русло.
— Вам крупно повезло, — улыбнулся Свенсон. — Ракета, которую вы заметили, была третьей и последней. Так что считайте, что родились заново и теперь у вас есть полное право праздновать свой день рождения два раза в году. Кстати, а как там Роулингс, Забрински и те, с «Зебры»?
— Два дня они наверняка продержатся, — ответил Хансен. — Пока с ними все в порядке. Хотя холод там стоит собачий и доброй половине из них необходимо лечение.
— Прекрасно. Все хорошо, что хорошо кончается. Наша полынья перестала смерзаться полчаса назад. Теперь мы можем спокойно погружаться. Правда, не сию минуту: мы установили причину поломки эхоледомера и предстоит чертовски сложная и тонкая работа, часа на два, на три. Отремонтируем — двинемся дальше. С исправленным эхоледомером мы тщательно сможем обследовать лед в окрестностях «Зебры», найти место, где он тоньше, выпустить торпеду и спокойно всплыть. Если толщина льда будет четыре-пять футов, сделать это несложно.
