Калека что-то промычал в ответ голосом, совершенно незнакомым и непохожим на тот, который показался таким знакомым Еременко.
Однако, он не пошел на дежурство, первый раз в жизни нарушив дисциплину. Пройдя немного и свернув за угол, он остановился и стал ждать, куда пойдет нищий — слышанный им голос не давал ему покоя.
Нищий постоял, оглянулся по сторонам, вытер лицо и… сняв бороду, разгладил ее и, снова одев, двинулся по направлению к вокзалу, шлепая по лужам.
«Эге! А ведь я не ошибся. Тут что-то не так. Без дела таким маскарадом человек заниматься не будет».
Отпустив нищего немного вперед, Еременко двинулся за ним. Вот кончились Беговые улицы, свернули к столбам заставы у Задонского шоссе и пошли параллельно тюрьме, направляясь к Курскому переезду и зданию холодильника. Прошли через переезд.
Еременко, спрятавшись за сторожевой будкой, стал наблюдать, куда же теперь пойдет выслеживаемый им человек. Тот, перейдя переезд, свернул вправо, в сторону главного вокзала Юго-Восточной железной дороги и, пройдя немного, остановился перед одним товарным вагоном, под которым и исчез.
Еременко, прождав минут пятнадцать, стал левой стороной тихонько приближаться к вагону. Двери с той и другой стороны были закрыты накидками. Под вагонами также никого не было. Прислушался — внутри вагона кто-то шевелился.
«Значит, есть лазейка под вагоном, — сообразил Еременко. — Ну, что же, подождем, не век он там сидеть будет».
Не успел он улечься за кучей железного лома, как из-под вагона вылез человек вполне здоровый, без костылей и, бросив осторожные взгляды кругом, быстро пошел в сторону города.
То, чего так добивался Еременко — рассмотреть лицо человека — не удалось, так как он слишком быстро повернулся спиной.
Еременко не знал, что ему делать: осмотреть вагон или идти следом за незнакомцем.
«Вагон не убежит, — подумал он. — Надо узнать, куда пошел тот любитель маскарада. Голову даю, что не с добрыми намерениями. Только надо держаться подальше, чтобы не спугнуть его».
Проходить пришлось мимо домика, в котором он жил с матерью и сестрой. Быстро сбросил шинель и перекинул ее через забор.
«Так-то лучше, а то еще, пожалуй, по шинели узнает».
Незнакомец шел очень быстро. Вот уже и Долгие ряды. Еременко отстал, спрятавшись за часовней Толкучего рынка.
«Куда же его черти несут? Вроде как бы, в монастырь или к реке. Чего это он разгулялся?»
Однако незнакомец свернул в ту сторону, о которой меньше всего думал Еременко — в переулок, где помещается ГЧК.
«Ну, уж отсюда-то ты не уйдешь, голубчик», — пробормотал он, изумленный таким оборотом дела, и чуть не бегом бросился следом.
Вот и улица. Пусто, нет никого. Только часовые. Еременко к ним.
— Товарищи, тут никто не проходил?
— Никто.
— А где же он делся?
— Кто он?
— Да я сам еще не знаю, кто.
— Так чего же ты волнуешься?
Еременко рассказал все и еще раз просил подумать, не видели ли часовые кого-нибудь.
— Нет, за это время здесь прошел как раз перед тобой только следователь Стоянский, тот самый, который, помнишь, недели полторы тому назад приехал из Москвы. Ведь не за ним же ты гнался?
Еременко не ответил ничего и тихо пошел в дежурку.
— Еременко, где тебя задавило? Следователь Стоянский зовет тебя. Ему надо отправить срочно телефонограмму.
Не говоря ни слова, Еременко вошел в кабинет Стоянского. Тот что-то писал, склонившись над столом.
— Я слушаю, товарищ Стоянский.
Писавший быстро поднял голову.
— Товарищ Еременко! Где же вы пропали? Отправьте сейчас же эту телефонограмму.
Словно автомат, взял Еременко телефонограмму и, не говоря ни слова, вышел.
«Этот голос. Голос нищего. Неужели?.. А если?.. Нет, этого не может быть!»
И, видно, приняв какое-то решение, Еременко начал передавать телефонограмму.
Глава XLIV. ЗВЕРЬ ВЫШЕЛ НА РАБОТУ
Первый час ночи. Стоянский работает, не вставая. Он, видимо, спешит закончить какое-то дело.
Наконец встал, собрал исписанные листы бумаги и, положив их в портфель, открыл ящик письменного стола и вынул оттуда какой-то ящичек, поставил его на стол и, подойдя, к двери, запер ее на ключ. Вернувшись к столу, он открыл ящичек и вынул оттуда два каких-то предмета, на первый взгляд напоминающих перчатки, положил их в карманы брюк, подошел к окну, внимательно оглядел улицу и общежитие батальона. Отпер тихо дверь и выглянул в коридор. Все было тихо. Только снизу, из комендантской, доносился глухой шум голосов. Постояв немного у открытой двери, Стоянский, взяв папку дела со стола, прикрыл дверь, не запирая, однако, на ключ, и спокойно, стараясь не производить шума, направился в сторону кабинета Когортова.
Вот уже он у двери. Прислушался. Постучал.
— Товарищ Когортов, можно к вам по срочному делу?
— Войдите.
Стоянский открыл дверь, Когортов писал что-то.
— А, это вы, товарищ Стоянский. Ну, выкладывайте, в чем дело?
— Посмотрите вот этот материал, хотя бы бегло, — и Стоянский положил на стол свою объемистую папку, несколько фотографических карточек и телеграмм.
Когортов начал просмотр и, видно, чрезвычайно заинтересовался переданным ему материалом.
Стоянский расхаживал по комнате с папироской.
— Товарищ Когортов, разрешите открыть окно, страшно накурено.
— Открывайте.
Стоянский, подойдя к окну, распахнул его. Холодная струя воздуха поплыла по комнате. Когортов слегка поежился, но не бросил читать.
Вынув из кармана положенные туда странные предметы, Стоянский надел их на руки. Глаза его злобно сверкали. Лицо искривилось хищной улыбкой. Осторожно подняв руки, причем послышалось легкое щелканье, резким движением он сжал горло наклонившемуся Когортову.
Эти руки не были руками человека. Это были черные, волосатые и когтистые звериные лапы.
…Как только Стоянский вышел из своей комнаты, дверь последней по коридору комнаты для дежурных ночью, возле самой лестницы, открылась, и оттуда выглянул Еременко. Проводив глазами Стоянского и убедившись, что тот вошел в кабинет Когортова, Еременко быстро, почти бегом — сапоги он снял во избежание шума — также добрался до этой комнаты.
Когда Стоянский открыл окно, порыв ветра ударил в дверь, и она немного открылась, так что Еременко видел внутренность комнаты.
Когда Стоянский сжал звериными когтями горло Когортова, Еременко с наганом в руках одним прыжком очутился посреди комнаты и выпустил два выстрела в согнувшегося Стоянского, который, судорожно извиваясь, покатился на пол. Когортов продолжал сидеть, согнувшись.
«Неужели же эта собака успела задушить товарища Когортова!» — подумал Еременко и, схватив графин с водой, он стал мочить его лицо. Когортов тяжело вздохнул, и его руки поднялись к шее. Он открыл глаза.
— Что это было? Зачем ты здесь, Еременко? Кто это лежит на ковре?
— Товарищ начальник, я изловил бандита, который хотел вас задушить, как он уже задушил несколько наших товарищей. Бандит этот под видом Стоянского проник в нашу работу. Теперь он получил за все плату!
— Ты его убил или ранил?
— Не знаю, товарищ начальник. Разве в такой момент будешь разбираться, куда стрелять? Знаю только, что всадил в него две пули.
— Ну-ка, пойдем посмотрим.
Подошли и наклонились над лежащим. Он был мертв. Одна пуля попала в шею, а другая в голову.
— Посмотрите, товарищ Когортов, что у него на руках.
Оба нагнулись и стали внимательно рассматривать.
На руках убитого были надеты медвежьи лапы, опушенные черными волосами. Еременко снял их и начал рассматривать.
— Товарищ Когортов, посмотрите-ка, ведь они на пружинках.
И действительно — к самым когтям шли стальные пружины, которые со страшной силой сжимали когти. В этом Еременко убедился на собственном опыте. Он надел на одну руку звериную лапу и, сжав ей другую, взвыл от боли.
— Товарищ Когортов, помогите, я не могу высвободить руку! Страшно больно!
Когортов нажал на ободок, шедший вокруг перчатки, и когти распались. Рука Еременко посинела.
— Да, штучка, — пробормотал он.
— Ну, большое спасибо тебе, товарищ Еременко, что ты вызволил меня от этой штучки. Опоздай ты немного, и наутро нашли бы и меня, задушенного звериными лапами.
— Ну уж нет, товарищ начальник! Опоздать я не мог. Я за ним весь вечер слежу, — и Еременко рассказал все происшествия последнего вечера.
Глава XLV. ТЕЛЕФОННЫЙ ПРОВОД
Фальберг и Павлушка торопились в Барановск. Они шли по полотну железной дороги. Как ни старались они разгадать местонахождение пещеры, из которой так необычайно удалось спастись Павлушке — ничего не удавалось. Павлушка и приблизительно не мог указать места.
