В прошлом году в этот день я вернулся в свой город из отпуска в штатском. От вокзала ехал в трамвае, народу было мало. Из среды пассажиров как-то выделялась стройная блондинка, стоявшая у выхода из вагона. На загоревшем лице угадывалась тревожная озабоченность, а в голубых лазах — усталость. И тугая коса, уложенная на затылке, и ровный, слегка вздернутый у самого кончика нос, и высокая шея на круглых не широких плечах, показались мне очень знакомыми.
«Ольга!» — чуть не вскрикнул я и протиснулся к блондинке.
Трамвай затормозило, и я ткнулся лицом в ее плечо. Женщина медленно обернулась, посмотрела мне в глаза. Этот строгий, секунду как бы удивленный, потом вопросительный взгляд смутил, и я, извинившись, отвернулся. «Конечно, не она. И все же чем-то похожа». Правда, Ольгу я никогда не видел такой озабоченной и печальной. Но мне казалось, что вот — вот у моей соседки сойдет с лица печаль, и оно засветится знакомым мне задором.
Трамвай дернуло вперед, блондинка пошатнулась и косой слегка коснулась моих губ и подбородка. Запах цветущей поляны и еще чего-то нежного и непонятного заставил сильно забиться сердце. Она, конечно, не могла не почувствовать прикосновения, но не оглянулась и поспешно отошла к двери, готовясь сойти на остановке. Я тоже решил выйти. Хотелось развеять ее озабоченность, сказать теплое слово.
На остановке я вышел и пошел рядом с женщиной. Она сбоку посмотрела мне в лицо, что-то хотела сказать или спросить, но не спросила, а только замедлила шаг, давая обогнать себя на узком дощатом тротуаре.
А я не обгонял. Подавляя волнение, произнес каким-то чужим голосом:
— Вы так чем-то опечалены, что мне не хочется оставлять вас одну. Если разрешите, — я провожу вас до дома.
— А вы, капитан, всегда так гоняетесь за незнакомыми девушками? — строго, но без злости спросила блондинка и остановилась.
Нарочито подчеркнутое слово «капитан» было так неожиданно, что я остановился, не находя слов для ответа.
— Нет, что вы!.. Впервые в жизни… — оправдывался я смущенно.
Она улыбнулась одними глазами и совершенно спокойно ответила:
— Ну, если так, то проводите. Только не домой, а в сад. Хочется посидеть в тени.
Мы уселись на скамейку вблизи танцплощадки, на которой еще не было ни музыкантов, ни танцующих пар.
Сидели молча. И хотя из головы не выходило подчеркнутое «капитан», молчание не было таким мучительным, когда не находишь темы и слов для разговора; просто было приятно сидеть, чувствуя рядом совсем незнакомого, но ставшего уже чем-то близким человека.
На танцевальную площадку пришел рабочий в клеенчатом фартуке с метлой и шлангом. Вслед за ним воробьиной стайкой посыпались из-за кустов шумливые мальчишки. Рабочий поливал исшарканные подошвами доски, а ребятишки, подняв неимоверный визг и хохот, кувыркались и приплясывали под струей холодной воды.
Я разглядывал розовую блузку и скромную синюю юбку соседки, а она, не отводя глаз, наблюдала за мальчуганами. Их шумное веселье, видимо, отвлекло ее от печальных мыслей: лицо порозовело, глаза заискрились смехом.
— Вот и отдохнули. Мне пора, — сказала она и встала.
Лучи заходящего солнца обдали золотом ее волосы, спокойное лицо, грудь, и мне показалось, что рядом со мной другая, очень знакомая и очень дорогая подруга. Не ожидая приглашения, я пошел молча рядом, бесконечно счастливый. Женщина свернула на Советскую улицу вправо.
— Откуда вы знаете, что я капитан? — спросил я, боясь, что она войдет в какой — либо ближайший двор, а я останусь с неразгаданной загадкой.
— Как-нибудь после, не сейчас, — ответила она задумчиво. Это «после» бесконечно обрадовало. Выходит, что она не только не возражает, а еще хочет встречи.
— Вот я и дома. Спасибо за компанию. До свидания! — заторопилась она, открывая небольшую калитку в сплошной дощатой изгороди двора.
— Одну минуту… — спохватился я, чувствуя, что теряю самое дорогое мне на свете. — Разрешите зайти с вами.
— Нет. Сейчас не стоит.
— А когда вы бываете дома?
— Каждый день после семи. Только маскированных капитанов в свой дом не пускаю, — мягко улыбнулась и скрылась за калиткой.
До утра я лежал с открытыми глазами. Принимался читать «Русский лес» Леонова, но мысли возвращались к неожиданной встрече, и со страниц книги на меня глядело лицо знакомой незнакомки. Я упрекал себя, что не узнал ее имени и не посмотрел номер дома, куда она зашла.
Ровно в семь вечера я уже бродил в том месте, где мы вчера расстались. Рядом стояли три одинаковых дома, с одинаковой изгородью и одинаковыми калитками. Осмотрев все калитки, решил начать с той, к которой подошел вначале. Зашел во двор. В ограде — два одноэтажных дома, и опять встал вопрос: в который заходить?
Не раздумывая долго, постучал в ближайшую дверь. Затявкала собачонка и через полминуты лохматым комочком выкатилась под ноги, а за ней появилась средних лет женщина в цветном халате.
— Я ищу себе комнату, — выпалил я, не думая о последствиях такого начала.
— Это у соседей; вон та дверь. Но они, кажется, уже сдали.
— Высокой женщине, блондинке?
— Да, ей, — отвечает хозяйка, не скрывая любопытства. — А что — знакомая?
— Если зовут Надей, то знакомая. Даже землячка.
— Нет, не она. Кажется, зовут ее Светлана Васильевна. Из металлургического. Инженер или химик — точно не знаю.
— Значит, не она. Но к хозяйке я зайду спросить хотя бы койку. Не для себя, правда, но надо.
Дверь открыл немолодой, уже седеющий мужчина. Он протянул руку и назвал какую-то фамилию.
— Еще не пришла, — заспешил он, не дав мне сказать ни слова. — Но вы заходите. Скоро должна прийти. Комнату она не закрывает. У нас так. Доверяем. Мы ей, а она нам.
Мне, правда, не хотелось заходить в комнату без приглашения самой хозяйки, но любопытство взяло верх, и я перешагнул порог. В коридоре хозяин открыл узкую дверь налево, включил свет и, пропустив меня в маленькую продолговатую комнатку, ушел к себе.
Нежный запах цветущей лесной поляны и еще чего-то тонкого и незнакомого напомнил о вчерашней встрече, а безукоризненно чистая и уютная комната и розовая блузка на вешалке за печкой сказали, что здесь живет она.
Присев на стул у маленького письменного стола и закурив папиросу, ищу глазами пепельницу. Но для чего она Светлане? На столе стопка книг по геологии, какие-то тетради, чернильница, будильник «Мир» и неразлучный предмет всех женщин — зеркало. К нему приложен прямоугольник плотной белой бумаги со штампом — «Фотография Динамо».
Беру в руки прямоугольник — посмотреть, как выглядит она на фотоснимке, но… то, что увидел, заставило вскочить со стула и позабыть про пепельницу, про дымящую папиросу. С карточки глянул мой портрет… В военной форме и со всеми наградными знаками.
