Вода в нескольких футах подо мной, плавать я не умею. Если я здесь упаду, меня унесет в море, как гнилое полено.
Вытянувшись и прижавшись к стене, я осторожно продвигался к стоку. Журчала вода, ветер пытался оторвать меня от стены. Я продвигался, стиснув зубы, и вскоре рука моя сжала выступ сточного туннеля. Я ступил внутрь, в эту просторную, мокрую и вонючую дыру. Врассыпную бросились крысы.
Пройдя лишь несколько шагов, я нашел отца. Он лежал на кирпичном выступе стены лишь в футе над слизью открытого стока.
Лежал он на спине, рот был забит старым шейным платком. Я вынул платок, и он жадно вдохнул гнилой воздух.
— Джон, — измученно прохрипел он. — Не могу поверить... это ты...
Я макнул пальцы в жидкое месиво стока и прикоснулся к его губам. Отец жадно облизал губы. Язык был толстый и неповоротливый, как садовый слизняк.
— Я... отодвинулся,— с трудом выговаривал он. — У стены... мокро.
Действительно, по стене струилась вода, хорошая, чистая, отдающая известью. Я прижал руку к стене и набрал в ладонь крохотную лужицу, затем опрокинул ее в рот отцу. Он жадно пил таким образом ладонь за ладонью, в горле его как будто что-то скрипело. После этого я протер влагой его глаза, лицо и лоб, жесткую щетину бороды.
— Лучше, — сказал он. — Спасибо.
— Сейчас будут пони, — сообщил я ему. — Надо выбираться на улицу. Есть здесь другой выход?
— Люк над тобой.
— А что наверху?
— Ничего. Пустая комната.
— Ты можешь идти?
Он отрицательно покачал головой.
— Я в цепях, — сказал он. Сначала я не понял, но когда провел по ногам, проверяя, нет ли ран и переломов, то обнаружил металлические обручи на лодыжках, цепи и замки, прикрепленные к кольцам, вмурованным в кирпичную стену. То же самое было и с запястьями, кроме того, цепь обхватывала его вокруг пояса. Он был на цепи, прикован к узкой полке, как собака. Даже с напильником пришлось бы повозиться довольно долго, а с молотком и зубилом на его освобождение ушли бы часы.
— Обрубок приходил? — спросил я.
— Кто?
— Безногий. Говорят, он исчез. Говорят, он...
— Нет. — Отец грохнул цепями. — Он приходит затемно.
— Сегодня он был? Отец кивнул.
— Ночью?
— Слушай, — отец приподнял голову, — завтра при ночном приливе... он меня заберет.
— Обрубок?
— Да.— Его голос шуршал в туннеле.— Без... без луны... в лодке.
— Куда?
— Бог ведает! — Отец содрогнулся.
Вот к чему нас привело контрабандное золото! Золото и жадность — вот из-за чего погиб «Небесный Остров» и его команда. В этот момент, если бы это был не мой отец, а кто-то другой, я мог бы его ударить. Ударить и избить за то, что он сделал. Но я только смотрел на него во тьме.
— Помоги мне. — Грохоча цепями, он попытался дотянуться до меня рукой. Я видел, как изгибаются его пальцы, но мне не хотелось к ним прикасаться.
Отец простонал:
— Приходи при приливе. Когда он снимет цепи. Это единственная возможность...
Тут мы услышали торопливые шаги, кто-то спускался по ступенькам прохода. Приглушенный голос Мэри позвал:
— Джон, пошли!
Отец мощно шевельнулся в цепях, его тело выгнулось и упало обратно, глаза заблестели. Он вытянул руку, и я взял ее.
— Кто там? — спросил он.
— Друг, — сказал я. — Не беспокойся.
Он расслабился и лег свободнее на влажном кирпиче.
— Ты вернешься?
— Да.
— Перед тем как ты уйдешь... придвинь меня к стене.
Я подвинул его, как мог. Повернул на бок, чтобы он лежал ртом к стене. Перед уходом я по-прежнему завязал шейный платок, но не так туго. Потом подошел к люку и открыл его.
Наверху было почти так же темно, как и в стоке, но даже при таком свете я увидел сцену, которую с тех пор стараюсь забыть. В глубине стока черной массой ждали крысы. Они грызли сапоги отца, кожа на боку одного сапога уже отошла, и они начали грызть его ногу. Ужасно розовело обнаженное мясо.
Потрясенный, я опустил крышку люка. Дверь в проход была заперта простым засовом. Я отпер его — передо мной стояла Мэри.
— Что случилось? — спросила она. — Где твой отец?
— Он прикован цепями. Придется вернуться.
— Он в порядке?
— Пока что, — сказал я и закрыл дверь.
— Подожди! — крикнула Мэри, бросившись к двери. — Здесь должна быть какая-то защелка. Что-то для того, чтобы Обрубок ее открывал.
Она оказалась права. Он обвязал обрывок бечевки вокруг засова и привязал другой конец к изогнутому ржавому гвоздю, находившемуся близко к земле. Гвоздь сидел в дереве свободно, потянув за него, можно было поднять засов.
— Старый фокус, — сказала Мэри. — Половина домов в Пенденнисе использует такие бечевки.
Было еще часа два до рассвета, когда мы закрыли дверь и услышали, как засов упал на свое место. Над гаванью небо уже серело. А перед восходом придет Обрубок.
Я натянул куртку. Мы стояли, глядя на восток, на небо, когда проход вдруг осветился. Я обернулся. Наверху, в тени свечной лавки, появился мужской силуэт с открытым фонарем.
Мэри испугалась. За фонарем мы не могли видеть того, кто его держал. Он шагнул к нам, и фонарь поднялся в его руке. Свет залил оштукатуренную стену слева от нас и превратил ступени в ряд черных полос.
— Мэри, дитя мое! — воскликнул человек.
— Пастор Твид? — удивилась Мэри.
— Ну и напугала же ты меня! Ужасно напугала. — Свет заколебался и опустился. — И мистер Джон. В поисках отца, могу я предположить?
— Да,— сказал я.
Пастор поднял фонарь выше. Теперь свет падал на его громадную шляпу, оставляя всю остальную фигуру в тени.
— Поиск был успешным?
— Нет,— соврал я.
— Но ты будешь и дальше искать, я полагаю.
— Конечно, сэр.
— Я тоже поищу его. Желаю успеха, мастер Джон. — Он отвернулся, и огонь высветил его силуэт. Он направился на улицу. — Да благословит тебя Бог, мой мальчик, — сказал он и ушел.
Мэри тронула меня за рукав.
— Почему ты ему соврал? — прошептала она.
— Не хочу, чтобы кто-нибудь знал, где мой отец.
— Но пастор...
— Никто. — Я взял ее руку и пошел вверх. Мэри сначала тянула назад, но потом покорилась.
— Ты ошибаешься,— произнесла она озабоченно. — Я знаю пастора Твида всю жизнь. Ему можно верить. Ты должен кому-то доверять.
— Я доверяю тебе,— сказал я.
Мэри привязала пони к столбу. Они оба начали тыкаться в нее носами.
— Куда мы пойдем? — спросила она.
— В амбар, — сказал я.
— Где живет Обрубок?
— Где он держит ключи, — уточнил я.
Мы оставили пони там, где они были, и молча пошли вниз по мощенной булыжником улице. Ветер выл в карнизах и дымовых трубах. Мэри ощутила мой страх и ободряюще сжала мне руку. Мы дошли до амбара и увидели его распахнутую дверь. В моей памяти ожили воспоминания, связанные с этим местом.
