Губернатор расправил плечи. На его немолодом лице отразилось искреннее возмущение.
– Вы сами подписали себе смертный приговор. Кроме того, человек, совершивший государственную измену, заслуживает казни. Таков закон.
– К счастью, закон не запрещает вам принять мое предложение, чтобы разрешить эту дилемму.
– Предложение? Вы хотите сказать, взятку!
– Называйте как хотите. Но речь идет об изрядной куче золота, которое вы сможете прикарманить так, что никто об этом и не узнает. Вам не придется никому давать в этом отчет – ни совету плантаторов, ни Юджину Уинстону. Никто никогда не узнает о ваших тайных… пристрастиях. Можете спокойно соглашаться, лучшей сделки невозможно придумать.
Дойл вряд ли мог бы с этим спорить. Он мог поклясться, что ни один человек не знал о его тяге к молодым чернокожим паренькам. Ведь невозможно было устраивать эти любовные встречи с большей осторожностью. Оба его раба не проронили бы ни единого слова. Они ведь знали: иначе их сразу вздернут на виселице. И, ко всему прочему, прислуживая в доме губернатора, они вели сказочную жизнь, не сравнимую с адским трудом на плантациях. Негры точно не стали бы болтать, ставя на карту все.
Но если не они его выдали, то кто? Как бы то ни было, кто-то об этом прознал. Значит, его тайна известна не только Дункану Хайнесу, но еще минимум одному человеку, который написал письмо. Оно не было подписано, но было ясно, что этот чертов мародер не мог его составить, ведь в камере у него нет принадлежностей для письма. Весьма вероятно, что именно его жена отправила это послание. Почерк красивый, написано без ошибок и на дорогой бумаге. Да, сомнений нет, это написала Элизабет Хайнес. И, в общем, было бы неплохо, если бы они с пиратом куда-нибудь исчезли. Тогда его тайна останется нераскрытой. В будущем нужно будет просто быть осмотрительнее.
Губернатор задумчиво разглядывал ключ, который держал в руке. По всему выходило, что сделка с Хайнесом сулит ему неплохой выигрыш. А если пораскинуть мозгами, то такое решение избавляло его, Дойла, от целого ряда проблем, связанных прежде всего с казнью пирата и ее последствиями.
– Кандалы, – обратился к нему Дункан. – Снимите их наконец.
– Я могу рассчитывать на то, что вы исчезнете и никогда больше не появитесь на этом острове?
– Само собой, – ответил Дункан.
– И что впредь вы будете молчать о нашем… уговоре?
– Это основа нашего соглашения, не правда ли?
Дункан с любопытством наблюдал за губернатором.
– Мне ударить вас, чтобы все выглядело более правдоподобно?
– Господи боже, только посмейте! Хватит и того, что я скажу. Никто не осмелится сомневаться в моих словах.
– Ну, если вы так уверены… А теперь снимите кандалы, пожалуйста.
Дойл нервно усмехнулся и отомкнул цепи дрожащими пальцами.
– Вот, теперь вы свободны. Постарайтесь побыстрее убраться отсюда.
– Меня уже и след простыл.
Дункан потер запястья и размял мускулистые руки. Дойл вытащил из-за письменного стола пакет – сложенную накидку и шляпу с низко опущенными полями.
– В этом вы сможете неузнанным добраться до гавани.
Он протянул одежду Дункану.
– Снаружи стоит фонарь со свечой, можете его забрать. Следите за тем, чтобы вас никто не заметил, пока не доберетесь до корабля. Я позаботился о том, чтобы из гавани увели стражу. После этого, надеюсь, я больше никогда вас не увижу.
– Эта надежда взаимна, – ответил Дункан.
С кошачьим проворством он оказался у черного хода и распахнул дверь. Дункан высунул голову наружу, осмотрелся по сторонам и прислушался к темноте.
– Полагаю, у вас не больше часа, – сказал Дойл. – Дольше знающий свой долг лейтенант за дверью стоять не будет – наверняка он проверит, все ли в порядке.
– Одного часа мне хватит. А вам, надеюсь, на всю оставшуюся жизнь хватит золота, которое принесла вам эта сделка. – Дункан оглянулся через плечо. – Остерегайтесь Юджина Уинстона.
– Этого молодого наглеца я еще проучу, – ответил губернатор.
Но Дункан Хайнес уже исчез под покровом ночи.
Элизабет старалась не обращать внимания на ноющую боль в спине, когда привязывала Жемчужину у забора возле причального мостика. Женщина потерла кулаком спину в надежде, что неприятные ощущения скоро пройдут.
Она стояла у загона, в который согнали африканцев перед продажей. Ни один плантатор на Барбадосе не обходился без рабов. Даже филантроп Уильям покупал их, хоть и старался хорошо с ними обращаться. Негров с прибывающих кораблей всегда сгоняли сюда, чтобы белые покупатели могли их осмотреть, прежде чем заплатить хорошие деньги. Плантаторы беспрепятственно могли убедиться в «качестве» своей новой собственности: они проверяли мускулы рабов, измеряли их рост, осматривали зубы и половые органы. Только вчера португальские работорговцы привезли еще несколько десятков негров и высадили их на берег, подгоняя плетками и палками. Продавцы живого товара не обращали внимания на то, кто перед ними, – мужчины или женщины. Среди рабов были и дети, Элизабет сама это видела, когда направлялась к таверне Клер Дюбуа. Женщину охватил ужас, когда она услышала щелчки плетей и плач. Еще долго ей чудились мучительные стоны, несмотря на то что Элизабет была уже далеко от этого места. Она с трудом удержалась, чтобы не вырвать плеть из рук надсмотрщика и не проучить его, хорошенько ударив его самого так же, как он хлестал беззащитных негров. Но Элизабет сдержалась, опасаясь сорвать свой план. Жизнь Дункана была важнее всего – не стоило привлекать к себе лишнего внимания. Люди Уинстона всегда находились поблизости. Они не сводили глаз с «Элизы», словно подозревая, что кто-то пронесет на борт золото и улизнет на этом корабле.
Элизабет приходилось остерегаться того, что кто-то может наблюдать за портовым кварталом и разгадать ее замысел. И сейчас она вела себя осторожно, хоть в эти поздние часы людей обычно было мало. Здесь, у забора, никого не было, рыночная площадь опустела, в близлежащих домах погасли окна. Шум далеких портовых переулков утих. Близился конец собачьей вахты. Их побег должен был вот-вот состояться.
Послышался шорох. Элизабет обернулась. Из-за забора, из темноты, появился Уильям и быстро подошел к ней. Он нес сальный светильник, скрывая его за накидкой. Этого скудного света как раз хватило на то, чтобы разглядеть напряженное лицо Уильяма.
– Лиззи, – шепнул он, – все в порядке?
– Да, – ответила она так же тихо.
На самом деле ей было не по себе. Она положила руку на шею Жемчужине и изо всех сил старалась не заплакать. Ничего не помогло! Кобылу взять с собой было невозможно. Это подвергло бы всех опасности. Для этого «Элизу» пришлось бы пришвартовать у набережной и краном погрузить лошадь на палубу. А это привлекло бы к ним излишнее внимание и наделало бы шуму. Жемчужине придется остаться на Барбадосе.
