Эти меры были одобрены, и майор отдал соответствующие распоряжения.
Перед тем как сесть в карету, господин Иохаузен отвел в сторону следователя и сказал ему:
— Есть кое-что, о чем я никому еще не говорил, господин Керсдорф, и о чем вам следует знать…
— Что именно?
— Дело в том, что у Поха было сто пятьдесят сторублевых кредитных билетов, связанных в пачку…[8]
— И вы переписали их номера?.. — спросил следователь, продолжая о чем-то думать.
— Да, как обычно. Эти номера я сообщу различным банкам в России и в провинциях…
— Полагаю, что этого делать не следует, — ответил Керсдорф. — Ведь если вы поступите таким образом, это может дойти до грабителя. Он примет свои меры предосторожности, выедет за границу. Там он всегда сумеет найти банк, которому номера кредитных билетов будут неизвестны. Давайте предоставим ему свободу действий, и возможно, что он сам себя выдаст.
Несколько минут спустя карета увозила следователя, писаря, банкира, майора Вердера и доктора Гамина.
Два полицейских остались на страже в трактире «Сломанный крест». Им не ведено было отлучаться ни днем, ни ночью.
8. В ДЕРПТСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ
Шестнадцатого апреля, на следующий день после следствия в трактире «Сломанный крест», в Дерпте, одном из главных городов Лифляндии, группа из пяти-шести студентов прохаживалась по двору университета, Казалось, они оживленно о чем-то беседуют. Туго перетянутые кожаными поясами, в кокетливо одетых набекрень ярких шапочках они шагали взад и вперед по двору, и песок похрустывал под их высокими сапогами.
Один из студентов говорил:
— Я-то уж позабочусь, чтобы нам подали самых свежих щук… Это щуки из Аа, выловленные нынче ночью… А «стремлингов»[9] доставили рыбаки с Эзеля. Им за это дорого заплатили. Готов проломить голову всякому, кто посмеет утверждать, что они не восхитительны на вкус, особенно если запить их стаканчиком кюммеля!
— А ты что скажешь, Зигфрид?.. — спросил старший из студентов.
— Я позаботился о дичи, — ответил Зигфрид. — И тот, кто посмеет утверждать, что мои рябчики и глухари не объедение, будет иметь дело с вашим покорным слугой!
— Я претендую на первый приз за окорока — сырой и запеченный, а также за «пурожены»[10]… — заявил третий студент. — Разрази меня гром на месте, если вы когда-либо едали лучшие пироги с мясом!.. Рекомендую тебе их особо, мой милый Карл…
— Прекрасно, — ответил тот, кого назвали Карлом. — С такими вкусными блюдами мы достойно отметим праздник университета… Но при одном условии — присутствие этих московско-русских славян не должно помешать торжеству…
— Ни за что не пустим ни одного из них!.. — воскликнул Зигфрид. — И так уже они начинают задирать нос…
— Ну вот они и останутся с носом! — ответил Карл. — Пусть остерегается этот Иван, которого они хотят сделать своим вожаком, я сумею поставить его на место, если он посмеет мечтать сравняться с нами! Чувствую, что на днях мне придется посчитаться с ним. Не хотелось бы покидать университет, пока не заставлю его признать превосходство германцев, которых он так презирает…
— Надо сбить спесь с него и с его друга ГоспОдина!.. — добавил Зигфрид, грозя кулаком куда-то в дальний конец двора.
— Да, с ГоспОдина, как и со всех, кто лелеет мечту взять над нами верх! Они увидят, легко ли одолеть германскую нацию!.. — воскликнул Карл. — Немецкие слова славен — славяне и склавен — рабы — равнозначны, мы срифмуем их в одном из стихов нашего ливонского гимна и заставим их петь хором…
— И петь в такт на немецком языке! — добавил Зигфрид под дружные «хох»[11] своих товарищей.
Читатель видит, что молодые люди старательно готовились к предстоящему торжественному банкету. Однако их особенно привлекала мысль затеять ссору, вероятно даже драку, со студентами славянского происхождения. Эти германцы были порядочными шалопаями, в особенности-Карл. Пользуясь своим именем и положением, он оказывал большое влияние на товарищей и мог толкнуть их на достойные сожаления выходки.
Кто же этот Карл, пользовавшийся таким авторитетом у некоторой части университетской молодежи, кто этот смелый, но злопамятный и задиристый молодой человек?.. Высокого роста светлый блондин, с жестким взглядом и злым выражением лица, он всегда был вожаком и зачинщиком.
Карл, сын банкира Франка Иохаузена, оканчивал в этом году университет. Еще каких-нибудь несколько месяцев — и он вернется в Ригу, где ему, естественно, Приготовлено теплое местечко в банке отца и дяди.
А кто же такой Иван, по адресу которого ни Зигфрид, ни Карл не скупились на угрозы?.. Читатель, наверно, узнал в нем сына рижского учителя Дмитрия Николева. Иван мог положиться на своего друга Господина, тоже славянина, как Карл Иохаузен на Зигфрида.
Древний ганзейский город Дерпт основан русскими в 1150 году. Так принято считать, хотя некоторые историки относят его основание к знаменитому тысячному году, тому самому, в котором должно было произойти светопреставление. Но если и можно сомневаться относительно времени основания Дерпта, одного из живописнейших городов Прибалтийского края, то нет сомнения, что его знаменитый университет основан Густавом-Адольфом в 1632 году и реорганизован в том виде, как он существует и доныне, в 1812 году. По словам некоторых путешественников, Дерпт напоминает город современной Греции. Так и кажется, что его дома целиком перенесены из столицы короля Отгона.
Дерпт не столько торговый, сколько студенческий город. Центром его является университет, делящийся на корпорации, или, вернее, на «нации», отнюдь несвязанные между собой прочными узами братства. Из предыдущего описания видно, что в Дерпте, как и в других городах Эстляндии, Лифляндии и Курляндии, неприязнь между славянами и германцами накалила страсти. Вследствие этого спокойствие воцаряется в Дерпте лишь во время университетских каникул, когда невыносимая летняя жара разгоняет студентов по домам, к их семьям.
При большом количестве студентов — около девяти сот — требуется штат в семьдесят два преподавателя, ведущих различные предметы: физику, математику, литературу. Все это существует за счет довольно обременительного бюджета в двести тридцать четыре тысячи рублей в год. Таково же, с разницей в четыре тысячи, и число томов университетской библиотеки, одной из самых значительных и наиболее посещаемых в Европе.
Однако Дерпт — в силу своего географического положения на скрещении главных дорог Прибалтийского края, в двухстах километрах от Риги и лишь в ста тридцати от Петербурга — все же не утратил полностью характера торгового города. Да и мог ли забыть Дерпт, что он был когда-то одним из самых цветущих ганзейских городов? Но как ни мало развита в нем теперь торговля, находится она целиком в германских руках. В общем, местное эстонское население состоит лишь из рабочих и слуг.
