Вадим весело кивнул:
— Далеко. Обратно. Домой.
— Ну, вы даете, — проводница покрутила головой. — Среди ночи-то.
— Утюг оставил невыключенным, — серьезно пояснил Вадим. — Боюсь, как бы пожара не было. Прощайте, — он спрыгнул на колдобистый асфальт короткого перрона.
— Да, кстати, — обернулся он. Изумление в глазах проводницы до сих пор не исчезало. — Линейную милицию оповестили?
— Да, — проводница растерянно кивнула. — Конечно…
— Ну и славненько. — Вадим поднял руку со сжатым кулаком. — Счастливого пути вам.
Город совсем не изменился. Да и как он мог измениться — меньше суток ведь прошло, хотя Вадиму казалось, что отсутствовал он месяц, а то и два. Стремительны и деловиты были люди, настойчивы и нахальны автомобили. Так же шумно было и неспокойно.
Думал взять такси, но увидел длинную очередь, ужаснулся и побрел к автобусу. Втиснуться в салон автобуса не сумел — машину осаждала плотная монолитная толпа — и побрел пешком до другой остановки. Двигался машинально, бездумно глядя перед собой, и не заметил паркующийся у тротуара автомобиль, открывающуюся дверцу и выходящего из автомобиля мужчину. Поэтому ткнулся и неожиданно в его спину. Чертыхнулся, хотел сказать что-нибудь грубое и раздражительное, но когда тот повернулся, разом забыл придуманные слова. Спорыхин-старший смотрел на него пристально и изучающе. И губы его медленно растягивались в той самой, будто приклеенной резиновой улыбке. Лишь несколько секунд, как и тогда во дворе, всматривались они друг в друга, а потом отвели одновременно глаза и разошлись, каждый в свою сторону.
Пока Вадим добирался до дома, непрестанно лицо Спорыхина-старшего перед ним маячило, холеное, словно умело выстиранное и отглаженное. Острые, с морозцем серые глаза его рассматривали Вадима в упор, не мигая, и мешали сосредоточиться.
У дома, у подъезда уже с усилием отогнал он от себя это дурацкое болезненное видение, сказав себе, что сейчас уже все равно, докопается он до сути или нет. Скоро он все узнает, ему расскажут, если не все расскажут, то хоть немного, а остальное он сам домыслит.
В квартире было душно, пахло пылью, лежалой бумагой и застоявшимся табачным дымом. Он прошагал на кухню, достал сумку Можейкиной, бросил ее на стол, мрачно усмехнувшись, несколько секунд разглядывал — даже ведь и не открыл ее ни разу, — и пошел в комнату, к телефону. Не успел руку протянуть, как он звякнул деловито. И хоть тихий был у него голосок, Данин вздрогнул — так неожиданно в этой темной, тихой квартире подал он свой сигнал, Вадим положил руку на аппарат и, подобравшись, через секунду снял трубку.
— Вадим! Сколько сейчас времени? Ты где? — Ольга задавала глупые вопросы и, задавая их, почти кричала, это чувствовалось по напряженному ее голосу, но звучал он все равно тихо, слышимость была отвратительная.
— Сейчас половина четвертого, — сказал Вадим. — И я дома.
— Что? Я не слышу. Что случилось? Почему ты дал телеграмму? Я волнуюсь, слышишь, я ужасно волнуюсь…
— Все в порядке, — бодро сказал он. — Я уезжаю в командировку. Приезжайте недельки через две.
— Что-то еще произошло, Вадим? Да?
— С чего ты взяла?
— У тебя такой голос.
— У меня превосходный голос. Все, мне некогда. Прощай.
Прощай! Он сказал ей «прощай». Он никогда не произносил этого слова всерьез, только в шутку, только с усмешкой; он боялся его. А теперь вот сказал невольно, не раздумывая. Оно вырвалось, вылетело из его уст, само по себе. Значит, все, отступать некуда! Он быстро протянул руку к аппарату, но тот снова, во второй раз остановил его, зазвенев неожиданно, и Вадим даже почувствовал ладонью колебания воздуха вокруг него. Он сорвал трубку, поднес к уху, ответил. Тишина. «Я вас слушаю», — зло проговорил он. И по-прежнему тишина. А потом, через секунду, пульсирующие гудки. Вадим выругался про себя, нажал на рычажки и принялся набирать номер.
— Уваров. — Голос у оперативника был ровный, чуть притомленный.
— Это Данин, — с внезапной хрипотцой назвался Вадим. — Мне надо приехать. Необходимо поговорить.
— Хорошо, — с готовностью произнес Уваров. — Я вас жду.
С хмурым лицом он вышел на свет, на улицу, потому что хмуро и неприкаянно было на душе. Голубенькое такси бесшумно подкатило к тротуару и плавно притормозило возле него. Вадим подергал переднюю дверцу, она не открылась. Тогда он увидел руку шофера, которая приподняла кнопку замка на задней двери. Вадим щелкнул ручкой, заглянул в кабину и хотел сказать, куда ему надо, но не смог, так и остался с открытым ртом. На сиденье водителя, привалившись боком к спинке, сидел Витя-таксист и неуверенно, чуть морщась, смотрел на него. Данин отшатнулся невольно, но тут же уткнулся спиной во что-то. А потом все произошло невероятно быстро. Его ударили сзади чем-то твердым по копчику. «Коленом», — безучастно отметил Вадим, ойкнув от боли. Затем с силой толкнули в спину, и он повалился руками вперед, на засаленное, взвизгнувшее в ответ сиденье. Тотчас отворилась противоположная дверца, и мелькнули ноги в синих джинсах. Вадима ухватили за руку и заломили ее за спину. Вадим снова вскрикнул от боли, теперь уже громче, но никто, конечно, кроме сидящих в машине, его крика не услышал. Бесшумно выпала сумка из-за пазухи. Джинсовый присвистнул и быстро поднял ее с сиденья. Сумка мягко шлепнулась за головой у Вадима, у заднего обзорного стекла. Потом его опять пихнули справа, и кто-то, грузный и сопящий, повозясь, устроился рядом. Дверцы хлопнули выстрелами одна за другой, и машина лихо сорвалась с места. Инерцией всех прижало к спинке сиденья, и хватка соседа слева ослабла. Вадим повернул голову. Курьер. Чернявый. Курьер собственной персоной.
…Данин молча отвернулся. В зеркальце над лобовым стеклом он поймал взгляд Вити. По глазам его было видно, что таксист что-то сосредоточенно соображал, взвешивал, прикидывал. Ненависти или хотя бы недоброжелательности в его взгляде Вадим не уловил. Но ему было уже все равно.
— Эй, орлы, — впервые подал голос Витя, и звенел он тревогой. — А за нами хвост!
— Что?! — встрепенулся Курьер, но оборачиваться не стал — ученый. — Что ты мелешь? От испуга «глюки» начались?
Витя сплюнул в окно и проговорил ровно:
— Я раллист. Мастер спорта международного класса. Пятнадцать лет за рулем. Я дорогу знаю, как свою ладонь, и знаю, как тачки себя ведут, я каждого рулилу чую. Понял? Двенадцать восемьдесят четыре, «Жигули», красные, через машину за нами. Это хвост. Он пасет нас уже минут десять… Менты!
— Ты уверен? — И Курьер все-таки осторожно обернулся, глаза засуетились, забегали. — Надо уходить. Как? Мы же почти за городом.