невероятно это прозвучало.
– Что? – Пармен, казалось, забыл, что на свете существуют и другие слова.
Он вырвал у Илария записку и пробежал её глазами, потом потряс головой и снова стал читать.
– Что случилось? – подошёл к ним Урош.
Пармен молча протянул ему листок. Урош взял, и вскоре нарисованные брови его поползли вверх.
– Но этого не может быть! Так быстро! Как ты смог?
Иларий и рад был бы сказать, что это он такой виртуоз по части обольщения девушек, но он и сам ничего не понимал.
К ним присоединились Северин с Каролиной. На Каролине была её обычная кофта и пышная юбка от костюма – она наполовину переоделась, когда услышала, что что-то происходит.
– Завтра? – недоверчиво спросила она.
– Так быстро? – продолжил её мысль Северин.
– Но у нас же ещё ничего не готово, – добавила Каролина.
Последнее замечание подействовало на Пармена, как удар дубиной. Он чувствовал, что внутри него что-то рушится, ломается, осыпается, словно взорванное здание. Вниз, через всю душу, летели обломки его так хорошо выстроенных планов и надежд. Мир вокруг него зашатался, и он придержался за стену, чтобы убедиться, что на свете ещё осталось что-то прочное.
И вновь он почувствовал, что за него кто-то другой принимает решения. «Значит, всё же придется сделать то, что собирались, – подумал Пармен с болью, – похоже, другого выхода у нас нет».
И тут же, словно проворачивая нож в ране, высказался Урош:
– Нет, мы не можем, у нас же ничего не готово.
– Так, – сказал Пармен, чувствуя, что ему просто необходима пауза. – Сейчас все молча – молча! – переодеваются. И до дома никаких обсуждений!
Урош нахмурился. Он слишком хорошо знал своего друга и догадывался, какое решение тот примет.
С задачей молча переодеться все справились – у каждого было, о чём подумать, но с обсуждением до «дома» не дотерпели. И нарушил табу сам же Пармен.
– Сейчас главное – решить, будем ли мы затевать всё или нет, – сказал он как мог спокойно, когда они вышли на улицу.
– В каком смысле «будем ли»? – взвился тут же Иларий. – Что тут решать?
– Действительно, мне тоже казалось, что всё уже решили, – сказала Каролина.
– Когда это и с кем вы всё решили? – замахал руками Урош.
– Опять базар начался! – не дал ему продолжить Северин, самый рассудительный из них. – Вечно вы галдите, а толку нет. Вопрос есть. Надо на него ответить. Пармен абсолютно прав. Вот и давайте – по очереди. Будем пытаться завтра осуществить задуманное или подождём до следующего раза?
– До какого следующего раза?! – не выдержал Иларий.
Но Северин проигнорировал его.
– По-моему, каждый должен высказаться. Кроме Илария и Уроша. Да-да! С вами и так все ясно: Иларий – горячо «за», Урош – горячо «против». Каролина?
Она некоторое время шла молча, потом сказала задумчиво:
– Конечно, всё это очень рискованно. Но ведь вся наша жизнь здесь – это риск. Если бы я сама могла…
– Умоляю, Каролина, не надо никаких «если», – простонал Урош.
– Да, верно, – сразу же согласилась она. – Без «если». Я верю, что всё у нас получится. Я – «за».
Иларий подбежал к ней и звучно чмокнул в щёку:
– Юлия, я твой навеки!
– А я против, – оборвал его восторги Северин. – Любому, кто умеет пользоваться своими мозгами, видно, что мы не сможем одолеть…
Он огляделся. Улица, по которой они шли, была пустынна, но всё же он не стал уточнять.
– …того, кого мы не будем называть. Тем более, без Травы. Да, признайте уже, что Трава бесполезна – что ещё могло послужить причиной провала? Нет никакого единственного шанса, о котором вы все твердите. И посылать туда Илария… Легче уж тут убить его. Тем более, что иногда так хочется.
Северин вяло улыбнулся, но шутка вышла неудачной – все мрачно смотрели на него и молчали. Только Урош приободрился:
– Приятно, что есть рядом разумный человек. Надеюсь, всё-таки восторжествует разум.
И он посмотрел на Пармена.
– Как вы всегда умудряетесь делать меня крайним? – сказал тот. – Будто сговорились! Двое «за», двое «против» – опять мне решать!
– Это и логично, – тихо сказал Урош. – Твой сын – тебе и решать.
– Я и сам за себя могу решить! – как всегда, не к месту вклинился Иларий.
Но, как всегда, никто не обратил на его слова внимания. Все ждали, что скажет Пармен.
– Северин, конечно, прав, – медленно произнес он. – Эта Трава сводит меня с ума. Она не могла не подействовать. Понимаете, не могла. И что в тот день случилось – я не знаю. Но я знаю, что наш Король уже семнадцать лет ждёт того момента, когда сможет вернуться на родину. И что мы ему скажем? Что решили не рисковать?
– Пармеен, – глухо протянул Урош.
– Помолчи, ладно? Вы ведь все знаете, что мы должны попытаться. Даже если шанс ничтожный. Другого может вовсе не быть. И я знаю, что каждый из вас готов отдать жизнь за нашего Короля. Поправьте, если я ошибаюсь.
Оставшуюся дорогу шли молча. Иларий чуть не плясал от восторга. Урош уныло плёлся позади всех. Он был согласен с Парменом, и понимал, что у них есть лишь один путь, и притом, они сами его выбрали, но всё же он не мог смириться с тем, что самая тяжёлая и опасная работа выпала на долю Илария. Уезжая с острова, они взяли его с собой только для того, чтобы не вызывать подозрений у стражников – у мальчика был талант, и до сих пор ни у кого не возникло сомнений в том, что они настоящие артисты. Вдвоём с Парменом они бы уже с этим не справились – хоть у них за плечами был большой актёрский опыт, годы были уже не те. А Северин с Каролиной не вытянули бы спектакль. Каролина хоть и была хороша собой, но, во-первых, уже не первой молодости, а во-вторых, одной красоты для серьёзных ролей было явно недостаточно. А Северин убедительно мог сыграть разве что валенок. Зато он был физически силён, владел оружием и умел быть хладнокровным в опасный момент. В отличие от Илария. Ну почему дочка Арна не влюбилась в Северина! Он, конечно, не такой красавчик, как Иларий, но тоже недурён собой. И потом, его-то они взяли к себе исключительно как бойца. Это его дело – убить врага. Если бы его послали в замок Арна, то можно было бы надеяться на успех. Но Иларий!
Когда они дошли до повозки, Урош попытался вернуть его с небес на землю, хоть он и слишком хорошо знал Илария, чтобы надеяться, что тот прислушается к его словам. Кроме того, парень уже мысленно примерял лавровый венок, и, судя по всему, заботило его только то, к лицу ли он ему придётся. Но всё же отпустить его без напутственного слова Урош не мог. Никогда бы не простил себе.
Пока
