— Теперь, — боцман старался не смотреть на вкусно вьющийся дымок, рассеиваемый ветром, — расскажите-ка поподробнее, товарищ Медведева, как вы на этот самолет попали?
Он решил пока ничего не говорить ей о муже. Пускай сюрприз будет полным для обоих. Холодело сердце, когда взглядывал на страшно худое лицо, на меловые нити в густых растрепанных волосах. Конечно, не такою хотел бы увидеть командир свою супругу… А мальчик, сын?.. Какое-то чувство стыдливости удержало от расспросов об этом. Пусть сама обо всем скажет мужу…
— Что мне вам рассказать? — Она взглянула и тотчас отвела глаза. — Сама не знаю, как мне посчастливилось… Здесь, в горах, они что-то строят, какой-то завод… Нас там много — замученных женщин… Я бетонщица, вчера провинилась, не выполнила нормы… Не выполнила нормы, — повторила она, будто вслушиваясь в музыку русских слов. — И вот меня должны были наказать сегодня утром. Сечь перед всеми, перед строем рабынь.
Она села, прижала ко лбу маленькую, морщинистую, темную от въевшейся грязи руку.
— Меня должны были сечь! Вы не знаете, что это такое! Они засекают до смерти… На днях убили одну женщину, она умерла под розгами. Так страшно… Я не могла вынести ожидания. Убежала ночью из барака, прокралась возле проволоки, мимо пулеметных гнезд. Но все равно идти некуда, только разве броситься в море… Вокруг стройки охрана, в горы не убежишь, поймите! Знала — утром все равно отыщут с собаками: решила не даваться, лучше головой о камни. Так было страшно, поймите!
Она говорила это «поймите», вскидывая на Агеева глаза, прижимая ко лбу руку снова и снова, как будто смиряя острую головную боль.
— И вот — чудо! Крадусь между камней, в тумане, и вдруг будто занавес разорвало, тумана нет — и самолет и все, что я вам рассказала. Когда лежала в хвосте, думала: а может, все это сон, сейчас проснусь в нашем бараке, и все по-прежнему, и нет никаких надежд. А потом услышала русскую речь — вас услышала. Тогда выбралась наружу…
Она замолчала.
— Чудно… — протянул Агеев.
Англичанин лежал, сосредоточенно курил, ничего не понимая в их разговоре. Когда женщина кончила, повернул лицо к Агееву, приподнял вопросительно брови.
Боцман попытался передать ему рассказ женщины. Нет, ничего не выходило. Летчик вежливо слушал, старался помочь сам, но Агеев так и не смог растолковать ему, в чем дело, а кстати разузнать, как попал самолет к врагам, в самую засекреченную зону.
«Ладно, — решил Агеев, — доставлю их командиру, там выясним все…»
Время от времени он взглядывал с обрыва туда, где они проходили полчаса назад, от самолета к береговым камням. Вдруг тронул летчика за плечо, сделал знак не высовываться из-за камней.
Увидел: из-за скал, окружающих площадку с самолетом, мелькнуло приземистое верткое существо. За ним другое, будто связанное с первым… Еще одна фигура появилась из-за скал…
Агеев провел языком по обветренным твердым губам.
Два горных егеря в темно-зеленых коротких шинелях подошли к самолету. Огромная ищейка извивалась и прыгала впереди, натягивая длинный ремень. Она обнюхала крылья, камни около самолета и рванулась вперед, по следу, ведущему к береговым камням.
Англичанин тоже смотрел осторожно вниз.
Совсем близко от Агеева розовело его приподнятое над камнями лицо.
Агеев сделал знак пригнуться ниже.
— Понимаете, мистер, зачем мы по морскому дну шагали?
Егеря подошли к самым волнам фиорда. Они остановились перед излучиной, там, где Агеев провел своих спутников по обнаженным отливом камням. Ищейка металась вправо и влево, словно принюхиваясь к волнам. Эти волны смыли следы троих, глядящих теперь вниз с вершины утеса.
Летчик повернулся, сел на камнях; его пухлая горячая рука крепко сжала пальцы Агеева. Восхищение и благодарность были разлиты на его добродушном лице.
— Фэнк ю вери мач! [6] — Он снова крепко пожал Агееву руку.
— То-то — «фэнк ю», — ворчливо сказал Агеев.
Он отполз от края обрыва, сделал знак следовать за собой.
— А теперь, граждане туристы, продолжим осмотр достопримечательностей полярного края.
Глава десятая
ЖЕНЩИНА ИЗ НЕВОЛИ
Утром они подходили к Чайкину Клюву.
Водопад гремел, и фыркал, и летел отвесным потоком на далекие острые скалы. Мчалась горная речка, кувыркаясь среди черных камней.
Один лишь Агеев видел этот громыхающий горный поток. Двое других только слышали нарастающий грохот воды.
— Би кээфул… Рок… [7] — говорил то и дело разведчик, поддерживая летчика под локоть.
Летчик трудно дышал, шел напряженным, неверным шагом слепца. Женщине было легче: Агеев взял ее под руку; она покорно следовала за каждым его движением.
И у нее и у летчика лежали на глазах плотные повязки — об этом позаботился боцман. Они не должны были знать путь к Чайкину Клюву.
Всю ночь, весь последний отрезок пути боцман провел в колебаниях, в напряженном раздумье. Они заночевали среди скал, защищавших от ветра. Агеев ни на минуту не сомкнул глаз.
«Не было бы счастья, да несчастье помогло», — говорил он впоследствии, рассказывая про эту ночевку.
Он был без ватника, поверх тельняшки укутался в плащ-палатку, и сырая осенняя ночь пробрала его до костей. Он то бегал в темноте, то, пытаясь согреться, свертывался в комок на камнях, но от холода болели все кости. И в то же время его томили сомнения, уйти от которых было невозможно.
С самого начала он решил провести посторонних на Чайкин Клюв, не раскрывая тайны прохода. Завязать им глаза? Простейшее дело! Но тут начинались главные колебания.
Завязать глаза союзнику — выразить явное недоверие… Ну, своя девушка — она поймет… Но иностранец… Просто взять с него слово, что забудет тайну прохода? По-джентльменски, как они говорят.
«А какой я для него джентльмен? — думал угрюмо разведчик. — Будет он данное матросу слово держать? Еще вопрос!»
А потом — разве они смогут перейти речку с завязанными глазами?
Уже подходя к водопаду, принял он решение — действовать начистоту. Пусть потом жалуется как хочет! «В крайнем случае отсижу на губе, а тайны прохода не выдам…»
Но никаких осложнений не произошло. Сперва летчик качнул было надменно головой, а потом улыбнулся, послушно присел на камень. Даже сам вынул из кармана большой белоснежный платок.
— Вэри уэлл! — сказал он хладнокровно, подставляя повязке свое розовое лицо.
«Вот какой покладистый», — подумал с удовлетворением боцман, поверх платка заматывая, для верности, глаза англичанина бинтом из индивидуального пакета.
Женщина тоже покорно согласилась на эту процедуру. И когда, подойдя к стремнине, боцман подхватил ее на руки, нес сквозь грохот воды, обняла его за шею тонкими руками, легкая, как десятилетний ребенок.
