что в операционной поликлиники горит свет. В поликлинике центральный вход выходит во двор госпиталя, а дверь я лично опечатал в восемнадцать часов. Обошел все кабинеты- проверил их на взрыво — и пожаробезопасность, проверил наличие освещения во всех кабинетах и помещениях, и только лишь потом опечатал двери.
Ритуал мне знакомый и я соблюдаю его ежедневно в конце рабочего дня. Второй выход ведет в госпиталь, его я тоже лично опечатал. Так в чем же дело? Решаю открыть центральный вход. За дверью во всех коридорах горит свет. Решил пройти через арку в центральный коридор. Только шагнул в него, как навстречу выскочил мой заместитель Сусеев, с вытаращенными глазами и испуганным лицом. Тут пришла моя очередь встревожиться. Спрашиваю у Алексея Сергеевича по ситуации в поликлинике. Тот просит меня не входить в большой коридор, настаивает на разговоре в моем кабинете. А это значит, что надо вернуться обратно в малый коридор, где находится мой кабинет. Внутренний голос подсказывает: «если хочешь разобраться, послушай Сусеева». То, что мне поведал затем Алексей Сергеевич, повергло меня в ужас:
— Руслан Георгиевич, там Толканов раненных чеченских боевиков оперирует!
Машинально задаю вопрос:
— А почему в поликлинике, разве операционная госпиталя не больше для этого подходит? Постой, постой! Настоящих чеченских боевиков, что ли? Да вы что, одурели?! Кто разрешил?! Кто двери открыл?! Да ты хоть понимаешь, что ты натворил, идиот?! Ты работаешь на врага?! Почему мне не позвонил?! — задохнулся я от приступа ярости, — почему ключ ему дал?!
— Я не давал ключа, двери открыл я сам, — бормочет Сусеев, — я его и чеченцев испугался.
— Ладно, — успокоил я Алексея Сергеевича, — ступай к ним и скажи, что начальник поликлиники торопился куда- то, забрал что- то из кабинета и быстро ушел. И еще один вопрос. Когда он начал оперировать чеченских боевиков в поликлинике?
Ответ Сусеева меня изумил и удивил. Оказывается, уже в течении месяца бандитов принимают нелегально в Кронштадтском госпитале, оперируют и лечат под чужими фамилиями и ложными диагнозами, а я ничего не слышал и не видел. Вышел из поликлиники удрученный и подавленный. Было около двадцати трех часов. Остановил проезжавшее мимо такси и попросил подвезти к штабу дивизии.
Слева от чугунных кованных ворот — входа в штаб дивизии, находился особый отдел Кронштадтского гарнизона. Вот туда я и завернул. Тяжелую дореволюционную дверь на мой звонок открыл заспанный матрос — «срочник». Попросил его вызвать дежурного мичмана и стал ждать снаружи. Вышедшему дежурному объяснил, что мне срочно надо связаться с начальником особого отдела капитаном первого ранга Векшиным. Дело не ждет отлагательств до утра. Вопрос надо решать немедленно.
Дежурный знал меня в лицо, поэтому спорить не стал. Пригласил в приемную, а сам через дежурный коммутатор начал связываться со своим начальником. Векшин появился минут через десять. Остров Котлин, на котором находится город Кронштадт, имеет протяженность в длину двенадцать километров, а ширина его составляет всего пять. В кабинете у Алексея Николаевича изложил суть моего ночного визита, подробно пересказал переданную мне информацию моим заместителем подполковником медицинской службы Сусеевым.
— Информацию, что подполковник Толканов оперирует боевиков, мы уже имеем. Заведующий хирургическим отделением полковник Костин нам доложил, что он запретил Толканову оперировать в отделении чеченских боевиков. И вот еще что, Руслан Георгиевич, — Векшин предложил мне сигарету, я прикурил, и он продолжил, — плохо то, что Толканов оперировал не только чеченцев, но и двух арабов. А они даже русского языка не понимают. На выезде из Ленинграда их сотрудники милиции задержали и передали нам. Но что Толканов начал их оперировать у тебя в поликлинике, для нас новость.
— Алексей Николаевич, надо Вам с Сусеевым переговорить. Он с Толкановым давно дружит и ключ от поликлиники передал ему скорее всего от страха, а не по дружбе. И еще у меня просьба, — обратился я к Векшину, — хочу встретиться с Борисом Толкановым в непринужденной обстановке, выяснить, что его толкнуло на это, может быть он где- то заблудился и еще можно что- то исправить.
Векшин разрешение дал, но попросил сообщить о результате разговора. На следующий день я встретился с ним вечером в ординаторской, там же находился его непосредственный начальник Александр Костин, они пили водку и о чем- то беседовали.
Громко и весело поздоровался с ними, присел за стол, и пьянка продолжилась. Не желая при мне развивать далее тему своего разговора с Толкановым, Александр Васильевич вдруг как- то суетливо засобирался и очень быстро ушел. Обратил внимание, что Костин уходил с каким- то облегчением, будто не особо желая сидеть с Борис Александровичем за одним столом. Мы остались вдвоем, и продолжили начатое. Я и ранее слышал, что Толканов более года плотно сидит «на стакане», но сейчас в этом окончательно убедился- Борис Александрович выпил со мной бутылку водки и сразу открыл вторую. На мой вопрос, не много ли нам на сегодня, Толканов ответил вопросом, почему я его не боюсь.
— А зачем мне тебя бояться, Борис Александрович, ты разве бандит какой, или убивец? Борис, давай мы с тобой на сегодня закончим это чаепитие, и дома тебя ждут жена и дети. Пойдем, я тебя на такси отправлю. Да и мне пора…
На этой фразе я встал из- за стола, предложив ему последовать моему примеру. Однако хирург даже не пошевелился, налил себе пол стакана водки и выпил не закусывая. Затем изобразил на лице что- то мрачное и угрожающее и снова спросил меня строго:
— Ты почему меня не боишься?! Вот скажу чеченцам, и они тебя порвут на куски. Посмотри, что они мне подарили.
На его груди, на тяжелой золотой цепочке висел круглый медальон с изображением полумесяца, на двух пальцах надеты массивные золотые перстни, также с изображением полумесяца- чеченцы щедро заплатили ему за проделанные операции.
— Борис, а где же ты их оперируешь? Я ведь из поликлиники тебя выставил, а Костин в хирургическом отделении оперировать боевиков тебе не даёт. Где- то, наверное, приспособился, — спросил напрямик Толканова, — давай раскалывайся, никому не скажу.
— На съемных квартирах, — отвечал пьяный хирург, но вдруг встрепенулся, наверное, понял, что сказал лишнее, — ты что у меня выпытываешь, а ну пошел отсюда, — и бросил в меня стакан.
Поняв, что более мне здесь делать нечего, одел шинель и вышел из ординаторской. К выходу из отделения надо было пройти более сорока шагов, но вдруг почувствовал, что за мной на цыпочках бесшумно бежит Толканов. Это уже было интересно. Наверняка, что- то будет. Делаю вид, что не вижу его. Прохожу мимо дверей
