— Да, Умник Поль, я знаю. Но я не мог удержать их, когда они увидели пушки прямо у себя под носом. Молодые виноваты. — Ван Вик повернулся и указал за реку. — Смотри, как близко они были.
Жан-Поль проследил взглядом. Пушки стояли открыто, очень близко и были так слабо прикрыты зарослями колючек, что можно было пересчитать спицы на колесах, он различал даже блеск медных затворов.
— Все это очень соблазнительно, — неубедительно закончил Ван Вик.
— Итак, дело сделано и словами ничего не изменишь. — Для себя Жан-Поль решил, что этот человек никогда больше не будет командовать. — Пошли захватим их.
На транспортном мосту Жан-Поль остановил большую колонну всадников, ехавших за ним. И хотя ничего не отразилось на его лице, но тошнота подступила к горлу от ужасного зрелища трупов на мосту.
— Перенесите их, — приказал он и, когда тридцать бюргеров спешились и пошли расчищать мост, крикнул им вслед: — Несите их осторожно, поднимайте, а не тащите, как мешки с мукой. Это — люди, смелые люди. — Рядом с ним в голос плакал Хенни. Слезы капали на его залатанную твидовую куртку, — Успокойся, парень, — мягко проворчал Жан-Поль. — Слезы — удел женщин. — Лошадь старалась ступать по узкому проходу между мертвецами. — Должно быть, мои глаза слезятся от пыли, солнца и дыма, — со злостью сказал он сам себе.
Спокойно, без радостных воплей, они подъехали к пушкам и распределили их между собой.
Неожиданным громом прозвучал одиночный выстрел, бюргеры заметались, прячась за колеса пушечных повозок.
Повернув лошадь, пригнувшись к ее спине, Жан-Поль поскакал в ущелье, находившееся за пушками, откуда раздался выстрел. Еще одна пуля просвистела у его головы, но генерал уже добрался до места. Остановив лошадь на полном скаку, он соскочил с седла, выбил ружье из рук британца и поднял его на ноги.
— Мы и так уже слишком многих убили, дурак. — Он с трудом подбирал английские слова, язык заплетался от гнева, когда он выкрикивал это солдату в лицо. — Все кончено. Перестаньте. — Он повернулся к уцелевшим артиллеристам, которые сгрудились в ущелье. — Хватит. — Они не двигались какое-то время, потом медленно, по одному, с трудом волоча ноги, вышли на свет.
Пока группа буров уводила пленников, а другие занимались пушками и фургонами с боеприпасами, британские санитары-носильщики прочесывали заросли мимозы. Скоро фигуры в форме цвета хаки вместе с бюргерами выискивали раненых, как охотничьи собаки птицу.
Двое из них, темнокожие индейцы из санитарных войск, нашли мужчину, скорчившегося в траве. Жан-Поль, протянув повод Хенни, пошел к ним.
В полубреду раненый ужасно ругался, мешая санитарам накладывать на ногу повязку.
— Оставьте меня одного, ублюдки. — Он ударил одного из них кулаком.
Жан-Поль, узнав голос, побежал на него.
— Или ты будешь хорошо себя вести, или я прихлопну тебя, слышишь! — заорал он.
Ослабевший Син повернул голову, пытаясь понять, кто это.
— Ты кто? Убирайся к черту!
Жан-Поль смотрел на раны, с трудом сдерживая рвоту.
— Дайте мне. — Он взял шины у санитаров и присел на корточки перед Сином.
— Убирайся! — завопил Син. — Я знаю, что ты хочешь сделать! Ты хочешь отрезать мне ногу!
— Син! — Жан-Поль поймал его за руку и держал, пока Син корчился и ругался.
— Я убью тебя, мерзкий ублюдок! Убью, если ты до меня дотронешься.
— Син! Это я. Посмотри.
Постепенно Син успокоился. Его взгляд стал твердым.
— Ты? Это действительно ты? — прошептал он. — Не позволяй им… не разрешай им трогать мою ногу. Я не хочу, чтобы вышло, как с Гарри.
— Успокойся, а то я разнесу твою тупую башку, — ворчал Жан-Поль.
Его руки, мясистые и красные, как и лицо, с огрубевшими пальцами, похожими на сосиски, теперь были такими же заботливыми, как руки матери.
— Держись. Мне надо укрепить шины.
И хотя Син постарался ухмыльнуться, его лицо оставалось серым не только от налета пыли, а капли пота напоминали волдыри.
— Кончай трепаться, кровавый голландец. Лучше займись делом.
Перебитая кость с резким скрипом соединилась с другим» осколком, задев обнаженную плоть. Син вздохнул и обмяк, потеряв сознание.
— Ага, — проворчал Жан-Поль. — Так-то лучше. — Впервые в жизни над всеми его чувствами преобладала жалость. Он закончил перевязку и еще какое-то время сидел на корточках перед бесчувственным телом. Потом низко наклонился и зашептал, чтобы не слышали санитары. — Спи, мой друг. И пускай Бог спасет твою ногу.
Когда он поднялся, ни жалости, ни грусти уже не было на его лице.
— Унесите раненого, — приказал генерал.
Когда Жан-Поль подходил к лошади, его ноги слегка заплетались в траве. Оседлав ее, он еще раз посмотрел на юг, туда, где два санитара с носилками исчезли в зарослях мимозы. Он пришпорил лошадь и последовал за длинной вереницей фургонов, пленников и пушек обратно к Тугеле. Воздух наполнился позвякиваньем сбруи да скрипом колес.
Гарри Коуртни смотрел, как шампанское льется в прозрачный бокал, образуя золотые разводы, в которых отражается свет фонарей. Прислуживающий капрал поднял бутылку, ловко поймал каплю салфеткой и отошел от Гарри, чтобы наполнить стакан бригадира Литтелтона, который сидел рядом.
— Нет. — Литтелтон накрыл ладонью пустой стакан.
— Давай, давай, Литтелтон. — Сэр Рэдверс Буллер наклонился вперед. — Это превосходное вино.
— Благодарю вас, сэр, но шампанское для победителей. Может, нам представится возможность переслать его на противоположный берег?
Буллер медленно краснел, уставившись в свой стакан. Ужасная тишина повисла над столом. Гарри попытался нарушить молчание:
— А я думаю, что приказ об отступлении был отдан вовремя.
— О, я согласен от всей души, — со свойственным ему серьезным сарказмом прибавил Дандональд. — Но, говоря начистоту, подполковник, обратно мы вернулись налегке.
Из-за этого косвенного упоминания о пушках все посмотрели на Буллера, хотя и старались, как могли, проигнорировать замечание. Но Дандональд, как равный, имел право поделиться своими мыслями. С вежливым высокомерием он встретил взгляд Буллера, пока бесцветные глаза навыкате не заморгали и сэр Рэдверс не отвернулся.
— Джентльмены, — с трудом произнес Буллер. — У нас был очень трудный день, и работы хватит на завтра. — Он посмотрел на адъютанта. — Клэри, будьте добры, известите королеву!
В одиночестве Гарри вышел из огромного шатра, служившего столовой. Палатки, как правило освещенные изнутри, занимали большое пространство, ночь накинула на них черное покрывало усыпанное серебряными звездами. От выпитого за обедом у Гарри кружилась голова, и он не заметил унылой тишины, опустившейся на лагерь.
