— Фельдфебель, покажите ему карточки убитых партизан, — приказал офицер. — Пусть опознает Кузнецова.
Фельдфебель открыл дверку несгораемого шкафа, извлек оттуда картонную коробку с кипой фотокарточек и разложил их по столу.
Аркадий Ворожцов долго и внимательно всматривался в лица убитых и повешенных партизан, но Александра Кузнецова так и не отыскал.
— По этим карточкам трудно опознать, господин майор, — заметил лейтенант. — У многих сильно изуродованы лица.
— А я вот найду вашего главаря, — сказал майор.
Он быстро пробежал взглядом по карточкам и в ту, что лежала с левого края стола, ткнул указательным пальцем:
— Вот ваш Кузнецов. Капут ему пришел на нашей земле. Капут придет любому, кто будет приносить вред немецкому командованию.
У Аркадия Ворожцова екнуло сердце, на лбу выступила испарина. С лицом, залитым кровью, партизан лежал навзничь подле купы сросшихся сосен. В правой руке, упавшей на извилистое корневище, он держал пистолет. «Неужели это Кузнецов? Нет. Не может быть, фигура Александра Васильевича плотнее и короче. Не поверю, чтобы он попал под фашистскую пулю. Никак не поверю».
А гестаповец, следя за поведением Аркадия Ворожцова, определял, как он реагирует на смерть друга, удовлетворенно потирал маленькие, тонкие ладони и приговаривал:
— Капут Кузнецову.
Потом осторожно спросил:
— Он?
— По фигуре — он, но лицо не узнаю, — не желая раздражать фашиста, ответил Аркадий.
— Теперь найдите вашего главаря Лога-Совиньского.
— Я не знаю такого.
— Вы не знаете Лога-Совиньского? А кто же вам помогал убежать из лагеря? Фельдфебель, дайте ему еще порцию...
Порция оказалась столь солидной, что спину пленного вдоль и поперек искрестили черные и лиловые рубцы.
* * *
Начались скитания Аркадия Ворожцова по тюрьмам Варшавы, Кракова, Лодзи.
Однажды в фашистскую ловушку попало семнадцать партизан. Их выстроили в один ряд на асфальтированном плацу возле центрального входа в тюрьму. Привели Аркадия Ворожцова и приказали:
— Внимательно осмотрите всех и скажите, кого вы знаете.
Медленно проходя вдоль строя, вглядываясь в исхудалые, небритые лица партизан, летчик узнал добрую половину.
Назови он двух-трех человек — жизнь потечет по-иному. Но разве можно пойти на такую подлость ради своего благополучия? Разве забыл он клятву, которую дал боевым соратникам — Игнацы Лога-Совиньскому и Александру Кузнецову? Аркадий Ворожцов молчал.
О Кузнецове вспоминать перестали, и Ворожцов решил, что тот погиб вместе с группой польских партизан, окруженных немецким карательным отрядом в Псарских лесах. Слухи об этом бое уже дошли до сюда.
Потом в казематы тюрьмы ворвалась новая страшная весть. Она острой болью отдалась в сердце Аркадия. Гестаповские агитаторы, чтобы подавить моральный дух заключенных, восторженно объявили:
— Наши солдаты напали на новый след партизан и перебили крупный отряд. В бою убит секретарь Лодзинского подпольного окружкома партии Лога-Совиньский. Многие партизаны побросали оружие и сдались в плен...
В эти же дни появилась листовка, которая подробно расписывала гибель руководителя лодзинских партийных подпольщиков.
Аркадий Ворожцов окончательно загрустил. Еще несколько дней назад он надеялся, что рано или поздно друзья сумеют вызволить его из неволи. Теперь надежды рухнули.
Но свет не без добрых людей. Нашлись такие и в лодзинской тюрьме — члены Польской рабочей партии. Один из них, поняв состояние Аркадия Ворожцова, спросил:
— Ты почему грустишь, россиянин?
— Веселиться нечему.
— А ты скажи правду, не бойся. Я — коммунист. Зовут меня Яном.
Аркадий еще раньше слышал о делах польского друга Яна. И когда тот рассказал, что знает историю бегства из лагеря Кузнецова и Ворожцова, Аркадий стал откровеннее.
— Хороший человек был Саша-летник, — сказал он. — Человек-кремень. Это был друг, каких не везде найдешь.
— Почему был?
— Да его же убили.
— Не верь, дорогой друже, брехне фашистов. Они тешат себя, — объяснил он. — И Лога-Совиньский, и Кузнецов продолжают бороться с врагами. Придет время, они помогут и нам. Партизанские отряды растут с каждым днем.
— Ой, как это хорошо! — обрадовался Ворожцов. Он спохватился, пугливо осмотрелся вокруг и уже другим голосом добавил: — Как это здорово!.. А я грешным делом в последнее время растерялся.
В рождественский праздник с разрешения немцев горожане-поляки принесли для тюремных заключенных подарки: кто маленький кулич с грибовидной сладкой шапкой или связку баранок, кто французскую булку с хрустящей корочкой или пару ватрушек с картофелем, кто квадратик творожного сыру на сахарине или пшеничный калач, выпеченный на поду.
Аркадию Ворожцову достался румяный кулич, испеченный, по-видимому, в консервной банке. Он разломил его пополам и в середине обнаружил пергаментную бумажку, свернутую так, как это делают аптекари при расфасовке порошков. В записке сообщалось:
«Я узнал о твоей судьбе и решил коротенько черкнуть. Авось, моя весть дойдет до тебя. И я, и товарищ Игнац советуем тебе крепиться до конца. Не сдавайся. Веди себя так, как положено советскому человеку.
Друзья принимают нужные меры, но пока еще результатов, как видишь, нет.
Наши дела идут неплохо. Герои растут, как на дрожжах. Нашел себе хорошего помощника. Его зовут Иваном. Это парень с Урала. В прошлом — танкист.
А еще тебе сообщаю фронтовые новости. Оповести об этом друзей. Советские войска наступают на всех участках. Они освободили весь Донбасс, Полтаву, Харьков, Смоленск, Мелитополь, Гомель, Новороссийск, Киев.
Ты чуешь, парень, линия фронта продвигается к нам. Мы каждый день слушаем голос родной Москвы и радуемся всем сердцем за успехи советских бойцов.
До скорой встречи, дорогой земляк. Твой АШАС».
Ворожцов посмотрел на подпись и, конечно, понял, что читать ее нужно с обратной стороны — получится Саша. Ухмыльнулся, рассматривая знакомый почерк, прочитал письмо вторично, желая запомнить каждую фразу, и по кусочкам проглотил ее вместе с куличом, доставленным в тюрьму неизвестным человеком.
Через год после ареста Аркадия Ворожцова бросили в лагерь смерти Освенцим. Здесь действовали специальные больницы и лаборатории, в которых производились «медицинские эксперименты» над беззащитными узниками. «Работали» высокопроизводительные крематории, предназначенные для сжигания живых людей. По своей технической оснащенности, по массовости и жестокости истребления людей Освенцим превзошел все известные гитлеровские лагери. В нем фашисты умертвили свыше четырех миллионов граждан Советского Союза и Франции, Польши и Чехословакии, Бельгии и Голландии, Венгрии и Румынии, Австрии и Югославии.
