Наверное, он проспал часа четыре. Его разбудил врач, маленький добродушный человек. Он сделал Уру обезболивающий укол, быстро и умело обработал кровоподтеки на теле и заплывший глаз. Потом надзиратель принес обед.
Позднее в камеру вошел человек в песочного цвета костюме. Лицо у него было неприметное, взгляд глубоко посажанных глаз цепкий, колючий. Он кивком услал надзирателя за дверь, сел за стол и сказал, выкладывая перед собой большой блокнот и шариковую ручку:
— Я комиссар Прувэ. Вы должны отвечать на мои вопросы. Честные ответы смягчат ваше положение. Вы меня поняли? Итак, мсье, ваше имя и фамилия?
— Ур. Это и то и другое.
— Значит, фамилии нет? Допустим. Документы? Тоже нет? Допустим. Откуда и с какой целью вы приехали во Францию?
— А почему, собственно, я должен отвечать на ваши вопросы?
— Потому что вы арестованы за участие в студенческих беспорядках.
— Я попал в эту драку случайно.
— Это я и намерен выяснить — как вы сюда попали.
Он стал задавать вопрос за вопросом, но Ур молчал. Комиссар Прувэ захлопнул блокнот, неторопливо сунул во внутренний карман ручку.
— Мсье Ур, — оказал он, закурив. — Вам я не предлагаю сигареты, потому что знаю, что вы не курите. Нам вообще известно о вас больше, чем вы думаете. Согласитесь, что к человеку, путешествующему без паспорта, без виз, без гражданства, проявляется повышенное внимание. В наш беспокойный век, мсье, от журналистов, как и от людей моей профессии, ничто не может укрыться. Итак, мы знаем, что вы и в Россию прибыли таким же странным способом, как во Францию. Вы работали в одном из прикаспийских городов в институте, занимающемся проблемами моря. Вы затем нанялись в цирк и выступали в одном из черноморских городов с опытами телекинеза. Вы прилетели в Санта-Монику и устроились работать за пансион в Океанариуме у доктора Русто, который высоко оценил ваши по знания в океанологии, но по свойственной ему безалаберности не проявил интереса к вашему происхождению. Вы влипли в студенческие беспорядки и ввязались в драку, и вам основательно перепало, о чем, поверьте, мы сожалеем. Драка есть драка, мсье, и остается только благодарить провидение за то, что ваш глаз уцелел. Как видите, мы знаем многое.
— Если вы так много знаете, то зачем допрашиваете?
— Мы бы хотели узнать самое главное: кто вы такой, мсье Ур? Каковы ваши истинные цели?
Ур молчал.
— Не стану скрывать от вас, — продолжал комиссар, глядя на него испытующе. — Есть предположение, что вы, как бы сказать… житель другой планеты… пришелец из космоса… Это правда?
Ур угрюмо молчал.
— Вы не желаете отвечать? Жаль. Очень жаль, мсье. Вынужден заявить вам, что есть и другое предположение, которое лично мне кажется менее фантастическим: вы засланы с разведывательной целью. Итак? Я жду ответа.
— Ответа не будет.
Комиссар поднялся.
— Что ж, торопиться нам некуда, продолжим разговор в другой раз.
— Вы собираетесь держать меня здесь долго? — спросил Ур.
— Пока не выясним все, что нас интересует. До свидания.
Учитель, я опять вел себя неразумно. Я опять вмешался…
Я жестоко избит и сижу взаперти.
Я страдаю, Учитель..
Меня доводит до отчаяния мое двойственное положение. Я предпочел бы возвратиться. Или… или остаться здесь и жить в том самом городе у Каспийского моря, где мне так хорошо работалось, где я подружился с хорошими людьми…
Понимаю, это невозможно. Это отступничество. Да, да, понимаю. Это вырвалось в минуту слабости…
Но пойми и ты, Учитель: все, что я делаю с лучшими намерениями, почему-то оборачивается против меня же. Я сам не могу уследить, как оказываюсь втянутым в какие-то сложные события. Вся жизнь здесь соткана из внезапностей, и мне не помогают твои уроки — от внезапностей просто нет спасения.
Каждый раз приходится самому, не опираясь на общий разум, принимать решения. И часто они оказываются ошибочными.
Я начинаю бояться самого себя… Во мне будто бы дремлет кто-то другой, незнакомый мне, и когда он вдруг просыпается… так было во время этой ужасной драки… когда он просыпается, мне делается страшно…
Еще не отпустило его напряжение, еще он был как бы в полусне, как вдруг сквозь уходящие, расступающиеся полотна тумана увидел его — человека из засады. Вот он щурит свирепые рыжие глазки… сейчас натянет тетиву лука… Шагнул вперед…
— А-а-а-а! — закричал Ур во всю мочь, забившись в угол и беспамятно шаря рукой по смятому одеялу в поисках пращи.
— Что с вами, Уриэль? — услышал он голос вошедшего. — Вы не узнаете меня?
Оцепенело смотрел Ур на его желтые глаза под черными треугольничками бровей. Сон уходил…
— Я Себастиан. — Человек в легком кремовом костюме под ступил улыбаясь. — Ваш знакомый Гуго Себастиан из Базеля. Теперь узнали?
Ур отлепился мокрой спиной от стены, опустился на койку.
— Как вы меня напугали, Уриэль, — продолжал тот, участливо глядя на Ура желтыми своими глазами. — Боже, что они с вами сделали! Я вам искренне сочувствую, бедный мой друг…
— Откуда вы взялись? — чуть слышно спросил Ур, вытирая уголкам простыни мокрый лоб.
— Это так просто, — улыбнулся Себастиан. — Я узнал из газет, что вы попали в беду, и помчался в Одерон. Помогать друг другу — разве не в этом состоит истинно человеческое на значение?
Услышав знакомый проповеднический тон, Ур окончательно успокоился. Только голова очень болела. Этот окаянный электрический свет, не гаснущий ни днем, ни ночью…
Себастиан сел на стул. Его загорелое красивое лицо выражало печаль и сочувствие.
— Если не трудно, налейте мне стакан воды, — сказал Ур.
— О, конечно! — Себастиан схватил со стола графин. Покачивая головой, он смотрел, как Ур осушил два стакана кряду. — Когда я прочел о вас в газетах, — продолжал он, — я сразу понял, что должен ехать вам на помощь. Я здесь третий день. К счастью, Прувэ оказался столь же покладистым, сколь и влиятельным человеком, он и устроил мне это свидание. Я рассказал о своем знакомстве с вами, и можете мне поверить, что изобразил вас в наилучшем свете. Более того: думаю, что мне удалось склонить Прувэ пренебречь газетной шумихой, склонить к милосердию к вам. — Себастиан придвинулся на стуле ближе к койке Ура. Наклонясь вперед, сказал, понизив голос: — Я очень хотел бы, чтобы вы поверили в мое искреннее расположение к вам.
— Верю, — сказал Ур. Этот швейцарец был ему симпатичен.
— Вот и прекрасно! — Себастиан придвинулся еще ближе. — Уриэль, вы помните наш разговор там, на черноморском пляже?
