— Так точно, Михаил Иванович. Я вполне разделяю ваше мнение. На мой взгляд, господин Шин совершил не малый подвиг!..
Теперь, после доклада Син Солле и изучения начерченной им палочкой на песке карты, все трое приступили к разработке плана окружения длинного барака. В эту ночь костров не жгли, боясь чем-либо выдать свое близкое присутствие.
А на рассвете банда оказалась в кольце, попала под перекрестный огонь. Понеся большие потери, потеряв своего одноглазого, атамана, уцелевшие бандиты сдались. Двадцать восемь разбойников оказались обезоруженными и связанными, все трофейное оружие навьючено на отбитых у них лошадей. Хунхузов довели до приграничной заставы, передали маньчжурским властям и повернули обратно.
Возвращались новой дорогой, через порт Посьет, где погрузились на попутное судно. И только дома узнал Михаил Иванович, что жизнь его семьи в эти дни снова висела на волоске…
В бухту Гека внезапно вошла мирная с виду купеческая шаланда. Двое из прибывших остались на судне, а три человека отправились на хутор Янковских.
Собаки подняли лай, Ольга Лукинична вовремя заметила «гостей» и встретила их, стоя на веранде. Псы продолжали рычать, и пришельцы, несколько стушевавшись, остановились подле нижних ступеней ведущей на веранду лестницы. Старший крикнул:
— Убери собак, тебе от мужика письмо есть! Хозяйка почуяла недоброе.
— Собаки без команды не тронут. Бросьте мне записку сюда.
На конверте стояло: «О. Янковской». Она вскрыла конверт и сразу поняла подлог: незнакомая и нетвердая рука. На листке бумаги коряво, но понятно было нацарапано:
«Отдай все ружья, патроны и деньги. Эти люди пришли от меня. Михаил.»
«Обман, совершенно ясно, но что предпринять?» — соображала женщина, а главарь поторапливал:
— Давай, неси все скорее, хозяин сказал, нужно торопиться!
Решение уже созрело, и внешне Ольга сохранила полное спокойствие.
— Понятно. Подождите здесь, сейчас все соберу… Решив, что обман вполне удался и успокоившись, разбойники присели на корточки и закурили, а Ольга вернулась в дом. Мысль работала четко я ясно. Она прошла в спальню, сняла со стены всегда заряженный штуцер и вышла к посетителям. Удивленные ее быстрым возвращением, бандиты поднялись на ноги.
— Чего, уже готово? А ружья где?
Ольга Лукинична шагнула к перилам веранды, Щелкнула курком, и, направив дуло в грудь старшего, негромко сказала:
— Вот ружья! А ну марш отсюдова, пока всех не перестреляла!
Псы инстинктивно поняли происходящее, уловили тон и жест хозяйки. Ощетинившись, они двинулись на пришельцев. И опытные головорезы так опешили, что, преследуемые собаками, без оглядки бежали до самой бухты. Пелагея Семеновна, жена Гека, с удивлением наблюдала, как незваные «купцы» вброд добрались, до шаланды, в спешке подняли парус и убрались в море.
А Ольга Лукинична сутки не смыкала глаз. Со штуцером и коробкой патронов наблюдала за берегом весь остаток дня и всю ночь напролет. Благо, ночь была светлой, лупа далеко освещала бухту Гека. Однако ее осторожность оказалась излишней. Потрясенные таким отпором, хунхузы больше не думали о нападении.
Поход и все перипетии тех дней остались позади. Но как эхо этих событий, — родилась легенда, главным героем которой стал «чудо-богатырь» кореец Син Солле. И она тесно переплелась с первой — о Нэнуни. Легенда эта ползла от фанзы к фанзе, ходоки и странники разносили ее по корейским выселкам Уссурийского края, через Синий Хребет, через тихую реку Туманган на родину сказок, в Корею. Долгие годы спустя сыновья и внуки Нэнуни и Син Солле много-много раз слышали ее там. И в богатых, крытых черепицей фанзах, прочно осевших среди тучных рисовых полей, и в убогих, крытых соломой хижинах, затерявшихся в крутых горах дубово-сосновой корейской тайги. И везде она звучала одинаково торжественно.
— Ха, кто ж не знал в наше время двух неразлучных братьев-богатырей? — Темнолицый, морщинистый, с редкой седой бородкой старик, скрестив на циновке ноги, обнимает одной рукой округлую жаровню — харитон, в другой держит длинную-предлинную трубку. А вокруг него плотно, голова к голове, с приоткрытыми ртами тихо сидят полные внимания благодарные деревенские слушатели. Трудовой день окончен, на улице мороз, развлечений никаких, а старик — живая книга сказок.
Дед знает, что находится в центре внимания, и не торопится. Среди пелены пепла в жаровне ищет концом трубки красный тлеющий уголек, пыхает раз-другой, выпускает сизую, невыносимо горькую струю самосада и, насладившись почтительным безмолвием, скрипит:
— В те годы не было нашим переселенцам в Приморье покоя: то тигры, то ходжеги — хунхузы. Первые давят лошадей и коров, иногда и людей, вторые — грабят, убивают, да еще в плен берут. Зачем? Через несколько дней приходит записка: если хотите получить обратно своего брата или свата, давайте столько-то денег, муки, крупы, масла, соли… А где все это взять? Продай фанзу, пашню, быка, — хоть собственную жену продай — все равно не хватит. А у хунхузов жалости нет: не выкупишь — при шлют в тряпке отрезанный палец, потом ухо. Торопись! Еще день-другой нет денег, не выкупили — и конец!
Больше и искать нечего.
Слушатели сопят, опускают головы, а старик продолжает:
— Вот так шли дела у наших отцов и дедов, пока не встретились два невиданных человека, которые никого не боялись: Нэ нуни и Син Солле. Встретились и стали как братья. Возьмут ружья, сядут на коней — все тигры и хунхузы разбегаются. Почему? Да потому, что промаха у них не бывало. А Нэ нуни стрелял с коня на скаку и не оборачиваясь. Вот так! — Старец нацеливается в кого-нибудь латунным мундштуком аршинной трубки: — Тхан, тхан! — Потом перекидывает ее через плечо и, не глядя, «стреляет» назад: — Тхан, тхан! И все тигры и разбойники лежат. Зачем ему было оборачиваться, когда он был Нэ нуни? У него же была вторая пара глаз на затылке, хе-хе-хе…
Почесываясь от возбуждения, сидящие — ноги калачиком — на циновке парни и молодые мужики переглядываются, толкают друг друга в бок локтями. Все ждут. Они знают: сейчас пойдет рассказ о корейце Син Солле. А дед еще неторопливее и обстоятельнее заделывает трубку во второй раз.
— А как они победили темных в их норе под Синими горами? Хунхузы поклялись перебить в долине Сидеми всех корейцев и русских, а наши узнали и сами пошли навстречу. Встали табором на сопке, смотрят — далеко внизу дым. Нужно узнать: сколько человек в шайке, как их окружить. Вот Нэнуни и говорит: «Наверное ты, Солле, самый смелый и ловкий, лучше всех сумеешь разузнать?» Тот отвечает: «Конечно, старший брат, я пойду!» Оделся, как лесной бродяга, и пошел прямо в их берлогу. Караульный его заметил, кричит: «Стой, иди сюда!» Син подошел, а тот командует: «Подними руки, я тебя обыщу». Что делать? Поднял руки, а в рукаве нож… Только часовой начал шарить в карманах, — изловчился — чик его по горлу! Тот и растянулся, как сушеная камбала. Син Солле заглянул в окно барака — там все спят. Он — в дверь. Глядит, они накурились опия, все храпят, красивые сны смотрят. А их бараки как устроены? Посередине проход, слева и справа нары. Вдоль нар с каждой стороны деревянный брус положен. На него днем садятся, а ночью он вместо подушки служит: все спят головами к проходу, все головы на этом брусе. Оглянулся Син Солле, видит — у дверей, на куче наколотых дров, острый топор на длинной ручке. Какая, подумал, разведка? Я с ними сейчас и так разделаюсь. Схватил топор и… кхак, кхак, кхак — двадцать пять голов как не бывало!..
