— Если и я найду людей? — в упор спросил Карим, считая, что Махмудбек тоже оскорблен поступком кази Самата и курбаши Кадыра. — Где взять оружие?
— В Северном городке. В караван-сарае.
Карим налил себе пиалу чая, выпил. Потом достал из-под халата свернутую в поясной платок пачку денег.
— Вы больны, достопочтенный Махмудбек. Вам надо уехать отсюда. Вам нужно отдохнуть.
— Пожалуй, вы правы, Карим… Желаю успеха.
Он чувствует, что Фарида не спит. Старается дышать ровно, спокойно, но не спит. Махмудбек перебирает в памяти события последних дней. Нужно еще раз увидеться с русским агрономом. Нельзя же так и уехать, не простившись, не сказав доброго слова.
Махмудбек успокаивает себя мыслью, что когда-нибудь пришлет записку, письмо, посыльного. Но, вероятно, ему нужно другое: обыкновенное рукопожатие. Или, может быть, совет: как выбраться из дикой крутоверти, в которую судьба занесла его, офицера царской армии.
Пока такого совета Махмудбек дать не может. Даже если они и увидятся. В узкое окошко пробивается мутноватый свет луны. Наверное, по небу ползут легкие облака. Сейчас даже ночью дуют теплые, влажные ветры.
Скоро весна… Настоящая весна, с цветами и солнцем.
Через четыре дня даже в бедных семьях будет выставлено угощение. Все лучшее, все последнее. Соседи соберут деньги и обязательно сделают большой плов. Пусть он будет с редкими кусочками мяса, но даже запах плова в тесных кварталах напомнит о празднике.
Поздно вечером ушел доктор. Махмудбек обратился к нему с последней просьбой. Доктор должен сообщить кому-нибудь из правительственных чиновников, желающих выслужиться, о возможной стычке двух банд в Северном городке.
— Туда переправлено много оружия… — сказал Махмудбек. — Ваши соседи создают банды.
— Господи, опять переворот. Опять тюрьмы набьют людьми.
— Это действительно опасные люди. Из-за них могут пострадать невиновные. Тысячи невиновных…
— Эти тысячи людей, невиновных, — спросил доктор, — вы из-за них оставались? Боялись, что их втянут в большую беду!
— Да, мой друг… Из-за них…
…Не может заснуть Махмудбек. Не спит Фарида, боится пошевелиться. Он протягивает руку, гладит ее по голове, и Фарида рывком прижимается к нему. Махмудбек ощущает на щеке ее слезы.
— Что ты? Что ты? — тревожно говорит он.
— Не знаю. Но мне хорошо. Наконец мы уезжаем из этого города. Наконец-то…
Она еще не знает о новой дороге, о новых встречах. Махмудбек неумело, ладонью пытается стереть ее слезы…
— Я устала. Я всего боюсь. Каждого шороха…
Фарида настораживается, услышав, что во дворе кто-то ходит.
— Это Шамсутдин… — Махмудбек пытается свести к шутке начавшийся серьезный разговор.
— Я устала, вы поймите… — продолжает плакать Фарида. — Очень устала.
Махмудбек успокаивает ее. Он растерян, и потому его радует стук в дверь. Входит Шамсутдин, предупреждает, что пора вставать и собираться в дальнюю дорогу.
У «Ферганской чайханы» они остановились. Хозяин вынес узел.
— Свежие лепешки… — и заговорщически подмигнул: в узле должен быть пистолет.
Редкие утренние посетители вышли проводить Махмудбека.
Махмудбек забрался в повозку. Шамсутдин стеганул ленивую лошадь. Зацокали копыта по пустынной улице. Рядом с повозкой пошел чайханщик.
Вдруг Махмудбек почувствовал чей-то взгляд, внимательный, настороженный. За толпой, прислонившись спиной к стене чайханы, стоял один из братьев Асимовых. Тот самый, старший, Шукур.
Лошадь неторопливо свернула на большую дорогу.
— Возвращайся… — сказал чайханщику Махмудбек. — Еще раз спасибо за все…
Чайханщик резко повернулся и пошел назад. Повозка двинулась. Вновь зацокали копыта.
Было очень рано: Фарида поправила теплый платок.
Махмудбек смотрел на город, который еще спал. На город, где прошли годы, тяжелые, напряженные. На сколько лет он постарел? Трудно, невозможно подсчитать…
Уже за городом, у какого-то рва Махмудбек вытащил из узла пистолет и передал Шамсутдину. Остановив повозку, Шамсутдин завернул пистолет в тряпку и швырнул в ров.
Впереди была новая страна, граница… Были новые, совсем непредвиденные встречи.
Из рукописи Махмудбека Садыкова
Я знал, что борьба с басмачеством велась не только в открытом, бою. В отряды басмачей попадали люди часто не по своей воле. Враги Советской власти использовали все: угрозы, шантаж, обман,
С простыми тружениками надо было встречаться, разъяснять, рассказывать о новой жизни, которую несет Советская власть. Это нужное, хотя и очень опасное дело выполняли смелые, самоотверженные люди. Они уходили в стан врага, встречались с вожаками мелких отрядов. Надо было говорить просто, доходчиво, конкретно о бессмысленности схваток, в которых гибли люди, мирные жители.
Соглашение о переходе на сторону Красной Армии подписал 7 марта 1920 года Мадаминбек. Его отряды влились в состав Тюркской конной бригады. Сам Мадаминбек дал обещание советским органам склонить ферганских басмачей на сторону новой власти. Он выехал в Учкурган на переговоры с Курширматом.
В качестве парламентера от командования Ферганского фронта с Мадаминбеком отправился командир Сергей Сухов.
Курширмат принял посланцев советского командования, начал переговоры… Но долго играть роль «доброго хозяина» не мог. По его знаку один из нукеров убил Мадаминбека
Сергей Сухов отбивался от басмачей сначала рукояткой нагана, потом начал расстреливать их в упор. А когда он, приставив наган к виску, нажал курок, последовал лишь щелчок. Патронов уже не было.
Избитого командира привязали к хвосту, полудикой лошади и погнали ее в степь.
В июле 1920 года Курширмат создал так называемую «мусульманскую армию», насчитывавшую 6 тысяч сабель. Он мечтал объединиться с войсками эмира Бухары. Но скоро настоящее лицо Курширмата и ему подобных увидели и поняли рядовые басмачи. Начался их массовый переход на сторону Советской власти.
Так сорвалась «священная война», о которой мечтали баи и духовники, белогвардейские офицеры и посланцы иностранных дероюав.
Такие хутора можно было встретить в Хорезме. Только там над глинобитным приземистым «дворцом», с многочисленными хозяйственными постройками, обязательно поднималась огромная папаха карагача.
Кони сами чувствовали приближение жилища. Они безошибочно двигались в сторону, откуда ветер доносил запахи скошенной, подсохшей травы и дыма. На рассвете догорали костры. Два костра, как и обещал вождь… Здесь ждали Махмудбека.
