У секретарши подергивался левый глаз. Розовая воспаленная кожа век, дебелая шея, неуверенные движения рук и болтливость выдавали алкоголичку.
Узнав, что Инга Штраух арестована по подозрению в государственной измене, фрейлейн Шрейбер уставилась на Хабекера таким тупым взглядом, что следователю стало тоскливо.
-Не пыталась ли Штраух узнавать у вас сведения секретного порядка? — уныло спросил Хабекер.-фрейлейн Штраух? — пребывая в шоковом состоянии, осведомилась Шрейбер и вдруг идиотски захихикала, стыдливо потупила заплывшие глазки, запинаясь, поведала:
Мы говорили... о женских болезнях... Мы обе... не могли иметь детей...
Она даже покраснела, старая дура! Хабекер выписал ей пропуск на выход, предупредив, что Шрейбер обязана молчать, и облегченно вздохнул, когда дверь закрылась.
Попытка разыскать бывшего военно-воздушного атташе полковника Вольцова привела к появлению на столе Хабекера официального документа, извещавшего, что полковник Вольцов погиб при выполнении служебных обязанностей на Восточном фронте. Походило на то, что полковника ликвидировали партизаны.
Доктор Карл Гауф рассказал о знакомстве с Ингой Штраух точь-в-точь то, что говорила сама арестованная. Поведение Гауфа на допросах, его слезы, жалкие крики при избиении, готовность, с какой он рассказывал следователю, что действительно часто сообщал Инге Штраух служебные новости, наводили на мысль, что Гауф мог оказаться невинной жертвой.
Документы польской охранки никаких улик против Штраух и других подозреваемых лиц не давали. Правда, Документы сохранились только частично: еще в сороковом году в помещении архива, где они хранились, вспыхнул пожар и значительная часть папок погибла. Причины пожара в свое время установить не удалось, но гестапо предполагало поджог.
Теперь Хабекер спрашивал себя не сгорели ли во время пожара именно те папки, какие ему сейчас требовались? Но что пользы было задавать подобные вопросы? Они же не могли возродить из пепла донесения агентов дефензивы!*
Только одно знакомое имя нашел в папках польской охранки следователь Хабекер: имя юриста Эрвина Больца, названное пресс-атташе Штейном. Дефензива подозревала Больца в шпионаже, считала его агентом гестапо. Польские шпики доносили своим шефам, что Больц время от времени встречался с подозрительными иностранцами. Хабекер поначалу обрадовался, надеясь найти среди имен иностранцев русские имена. Но русских имен в донесениях не приводилось. Среди «подозрительных» знакомых Больца имелись только французы, чехи, венгры, голландцы, но отнюдь не русские. Напрасно искал Хабекер в этих, донесениях указаний на встречи Больца с кем-нибудь из сотрудников германского посольства. Таких указаний тоже не существовало. Может быть, и они сгорели?!
Но запросы, посланные о Больце, сразу же насторожили. Выяснилось, что юрист в тридцать девятом году бесследно исчез. Перед отъездом сотрудников германского посольства из Польши Больца еще видели в Варшаве. Но после вторжения немецких войск следы юриста пропадали. Выяснилось, что в родной город он не вернулся. Родители Больца, немедленно арестованные, так же, как другие ближайшие родственники юриста, ничего о нем не знали. Местное отделение гестапо подтвердило, что семья Больца утратила связь с сыном еще в тридцать девятом году-Через начальника отдела кадров Министерства иностранных дел советника Крибеля следователь Хабекер нашел возможность разузнать об Эрвине Больце у бывших рудников германского посольства в Варшаве, не выпав у них никаких подозрений.
* Дефензива — охранка в буржуазной Польше.
Так, например, у советника Реннера вызнал о Больце его бывший сослуживец по Москве советник Ламла. В частной беседе, разговорившись, Ламла мимоходом спросил, не помнит ли Реннер кого-либо из видных варшавских юристов. Реннер одним из первых назвал, конечно, имя Эрвина Больца. Но, к сожалению, сведения Реннера не прибавили ничего нового к тому, что уже знал Хабекер. Разве только что Больц побывал и во франции и в Англии. Так же мало прибавили сведения других министерских служащих, встречавшихся с Больцем.
Хабекер предпочел бы потолковать с каждым из этих людей у себя в кабинете, но после допроса пресс-атташе Штейна ему дали нагоняй, и руководитель следствия советник Редер категорически запретил подобным образом обращаться с дипломатами.
— Вы можете следить за любым! — орал Редер. — Но я не позволю таскать уважаемых людей на допросы только потому, что вам так хочется! Какие были у вас основания допрашивать Штейна?! Вы знаете, кто этот человек? У вас были какие-либо основания подозревать его?! Нет? Так какого черта вы его допрашивали? И что это за идиотская история с подпиской о невыезде?! Вы вообще соображаете что-нибудь?!
И, успокоясь, добавил:
Установите наблюдение за всеми, кто так или иначе был связан с варшавским посольством. Это даже необходимо. Но без крайней необходимости никого к себе не приглашайте?
Решайте. Есть же другие пути!..
Но конечно, эти «другие пути» существовали, как мало они пока дали!
Крайне многообещающей оказалась только встреча со штурбаннфюрером Таубе и майором Граве.
Их сотрудники провели огромную работу, выявляя среди лиц, арестованных в начале войны, а затем в период с конца апреля до середины мая сорок второго года, тех, кто имел хотя бы косвенное отношение к радиоделу. Тут всплыла фамилия дезертира Густава Гизеке, в прошлом члена Союза красных фронтовиков, автомеханика, служившего в частях люфтваффе бортрадистом. Густав Гизеке был мобилизован в армию в конце июня сорок первого года. В конце ноября сорок первого года бомбардировщик Гизеке сбили неподалеку от Ельни. Из членов экипажа уцелел один радист. Он сумел перебраться через линию фронта, убив русских пулеметчиков и притащив с собой их пулемет. За совершенный подвиг командование наградило Гизеке Железным крестом I степени и дало ему отпуск к семье. Гизеке приехал в Берлин, явился к жене, прожил у нее весь отпуск, а потом попрощался и уехал, как он говорил, обратно на фронт. Однако в части Гизеке не появился. Уже тогда, допрашивая жену Гизеке, в полиции обратили внимание на одно странное обстоятельство*. бортрадист не разрешил жене провожать его на вокзал, расстался с ней около станции метрополитена. Стало ясно, что бортрадист просто-напросто дезертировал. Объявили о розыске дезертира, сообщили его приметы во все полицейские управления. Однако почти полгода найти Гизеке не могли. Совершенно случайно сведения о нем дал один из офицеров авиаполка, где служил бортрадист. Этот офицер приехал в отпуск и, находясь в Берлине, проезжая в трамвае по Людвигштрассе, внезапно увидел из окна человека, чрезвычайно похо жего на унтер-офицера, которого искали в полку. Офицер пытался остановить трамвай, спрыгнул на ходу» но дезертир исчез. Офицер тотчас отправился в полицей-президиум.
