Мэри с дрожащими губами смотрела на него.
— Ты не собирался мне этого говорить.
— Конечно, я сказал бы тебе.
— Нет. Ты бы ничего не сказал, если бы не кровь.
— Мэри, он был моим братом.
— Да, но ты ненавидел его. — Она отстранилась от своего дяди. На ее плечах были кровавые следы от его пальцев. — Ты сделал это? Ты убил его?
— Мэри!
Она рванулась. Она подхватила свою юбку и понеслась к конюшне. Моган повернулся ко мне:
— Видишь, что ты натворил? Видишь?
— Я натворил? А что случилось на Надгробных Камнях в ту ночь, когда утонул Питер? Это кто натворил?
Его глаза сделались черными. Я хотел его «переглядеть», но не мог. Его глаза были ужасными, как смерчи, уводящие в небытие. И я отвел глаза.
Моган засмеялся:
— Ты такой же мужчина, как крабы, ползающие по пляжу. — Он поднял руку и резким ударом сбил меня с ног.
Я покатился по земле, думая, что он сейчас пнет меня. Но он лишь глянул на меня, как на слизняка, на которого наступил на дороге.
— Она — все, что у меня осталось. Не смей замахиваться на это. — Он отвернулся и зашагал к дому.
Я нашел Мэри на коленях в конюшне, стаскивающей с Эли клочки сена. Его ноги торчали в стороны, лицо виднелось сквозь желтые стебельки. Глаза были закрыты, а рот разорван в безмолвном крике. Мэри очищала его от сена.
Четыре дырочки в ряд темнели на его рубашке, ткань вокруг сморщилась и пропиталась кровью. В волосах, в воротнике, в кулаках — сено. Он был похож на брошенное соломенное чучело, окровавленное и мертвое.
— Это моя вина, — сказала Мэри. — Если бы мы вместо кромлеха вернулись домой... О Джон, он даже не мог позвать на помощь.
Несколько соломинок прилипли к губам. Я снял их, ожидая ощутить холод, но почувствовал вместо этого легкое теплое дуновение. Я прижал руку к его шее.
— Принеси воды, — сказал я. Мэри повернулась ко мне.
— Он жив, — сказал я. В складках посеревшей кожи чувствовалось тепло крови.
Мэри засмеялась и заплакала, вытирая лицо руками. Она вскочила и понеслась прочь, почти сразу вернувшись с небольшим ведерком воды. Она обмакнула пальцы в воду и прикоснулась к губам Эли.
— Больше, — сказал я.
Мы зачерпывали воду ладонями и лили на лоб и щеки. Через некоторое время лицо Эли дрогнуло, глаза открылись.
Его руки напряглись, он старался оттолкнуть нас. Изо рта вырвалось неясное бульканье, обрубок языка ворочался, как бородавчатая жаба.
— Эли, Эли, это я,— тихо сказала Мэри. Она взяла его руки в свои, утешая, уговаривая. Он обмяк, кровь сочилась из дырочек при дыхании.
Саймон Моган вернулся. В руках он держал сложенное одеяло. Остановившись у двери, он снял со стены лопату.
— Лучше не откладывать, — сказал он. — К вечеру поднимется жуткий ветер и польет как из ведра. — Лопата звякнула, как похоронный колокол.
Эли открыл глаза, но не шевелился. Мэри сидела рядом.
— Он жив, — сказала она.
— Не может быть, — не понял Моган. — Я сам вытащил из него вилы. — В четыре шага он пересек конюшню. — Да, живой...
Едва живой. Мертвенно-бледный и тихий, как громадный кокон. Дышал Эли с присвистом, каждое движение грудной клетки выкачивало из него кровь.
— Помоги, — сказала Мэри.
Саймон Моган бросил лопату на кучу сена, опустился на колени, накрыл брата одеялом. Он поднял его с пола.
— Разведи огонь в избушке,— велел он Мэри.
— Нет, — сказала она. — Отнеси его в дом.
Моган колебался.
— Ему будет лучше у себя.
— Пожалуйста, дядя. — Она подняла на него глаза, чуть не плача. — Положи его в мою кровать.
Моган сделал, как она просила. Он вынес Эли легко и быстро. И впервые Эли пересек порог дома своего брата.
Моган положил его в кровать нежно, как ребенка. Но сразу после этого он держал руки так, как будто они запачканы.
— Надо поддерживать давление на ранах, пока не прекратится кровотечение, — сказал он и прикоснулся ко лбу Эли. — Лоб горячий. Держите его под одеялом и разведите огонь. — Потом он вышел.
— Здесь нет доктора? — спросил я. Она покачала головой:
— Не для Эли. Никто из Пенденниса не сделает шага, чтобы ему помочь.
Ухаживать за раненым Мэри пришлось в одиночку.
Прогноз погоды Саймона Могана сбылся полностью. Стрелка барометра стремительно падала, и в течение часа небо покрылось тучами, черными и рваными, как платье ведьмы. Мэри делала для Эли все, что могла. Она поставила в его постель сосуды с горячей водой, она протирала его лоб и смачивала ему губы. Я развел огонь в маленьком камине. Но Эли все еще оставался слабым и бездвижным.
Через час вернулся Моган и остановился в дверях. Попыхивая своей трубкой, он указал на меня пальцем:
— Пакетбот завтра будет в Полруане. Мы отправляемся на восходе.
— На восходе? — опешил я.
— Совершенно верно. Пакетбот проходит раз в месяц. И если ты снова сбежишь, я с тобой разделаюсь. Понятно? — Потом он обратился к Мэри:
— Кровотечение остановилось?
— Не совсем.
— Ты ему вымыла ноги?
— Конечно, вымыла.
— Да. Извини. — Моган вышел в холл. — Как только он придет в себя, надо будет вернуть его в лачугу.
Когда мы услышали шаги Могана в кухне, Мэри встала и повесила котелок над огнем. Она озабоченно повернулась ко мне:
— Ты, конечно, понимаешь, что тот, кто это сделал, искал не Эли, а тебя?
— Да. — Мои мысли текли тем же руслом.
— Что ты собираешься делать?
— Не знаю. Думаешь, мне надо уехать?
— Ты этого хочешь?
Я этого хотел, хотя признаться было стыдно. Я хотел попасть на пакетбот и удалиться от этого места как можно скорее. Я был испуган до смерти и страстно желал, чтобы Мэри мне велела уезжать.
Но она только сказала:
— Последи за ним минуту, — и вышла. Мне было страшно даже подумать о возвращении в Пенденнис, в этот сточный колодец, полный крыс. Кто-нибудь может меня там поджидать. Стук его каблуков погонит меня по булыжным мостовым деревни, а потом из-за угла, из какой-нибудь двери он выпрыгнет из темноты... Нет, не могу. Не в силах. Я дождусь утра и отправлюсь с Саймоном Моганом через пустошь...
Но этого я тоже не мог сделать. Я подумал о Могане с окровавленными руками, готовом выкопать яму и зарыть в ней брата, не испытывая больших эмоций, чем при посадке картофеля. Что угодно может случиться на пустоши. Например, он бросит меня в шахту, вернется и скажет Мэри: «Ну вот, парень уехал». А я буду вопить в колодце шахты, плавая в луже дождя и грязи, пока не выбьюсь из сил.
Я содрогнулся. Нас с отцом ожидала одна и та же участь, как будто так было кем-то задумано. Мы должны были умереть в один момент, взывая друг к другу, разделенные расстоянием в мили.
