— Метеорологу Борису Пятненкову, когда он уезжал, жена положила в карман пачку, английских булавок. И Борис, надо отдать ему справедливость, довольно успешно использует их… вместо оторванных пуговиц. Но когда с ним борются, он кричит: «Ой, ой, булавка!»
— А вы уже были в фотоателье «Брязгин и K°»? У нас, правда, фотографируют все, но, например, портреты ко дню рождения 40 X 60 заказываются только у «Брязгина и K°».
— А вам подстричься не надо? Если желаете под полубокс, то советуем зайти к Евсеечеву. Под Тарзана — к Филиппову. Под Шерара Филипа — к Виноградову. Но запомните, лучший парикмахер на всем Северном полюсе — это гидролог Борис Тарасов. Наш культорг. Правда, в праздничные дни к нему без особой протекции не попадешь…
Зазвонил телефон.
— Алло! — поднял трубку доктор. — Да, Сергей Тарасович… Ясно…
Положил трубку.
— Товарищи местные таланты, свободные от вахты, к нам летят самолеты Ступишина и Михаленко. Объявляется малый аврал…
Женщина с «прялкой»Во время одного из моих частых перелетов в Арктике рядом со мной оказалась пожилая женщина с какой-то машиной, похожей на старинную прялку. Я бы сразу же забыл об этой «прялке», если бы сердце вдруг не екнуло, а рука не потянулась к больному зубу.
И тут меня осенило: это же бормашина…
— С бормашиной на полюс?!
— Конечно, на полюс, — спокойно улыбнулась моя попутчица.
Улыбка сделала ее удивительно молодой и… словоохотливой.
— Я лечу на СП-7. Знаете, я так счастлива, что там у кого-то разболелись зубы. Ведь я третья или четвертая женщина в мире, которая побывает на полюсе!
Женщина на полюсе действительно почти нереальное чудо. Когда однажды зимовщикам одной из дрейфующих станций сообщили по радио, что над ними пролетит самолет с женщиной на борту, все высыпали из своих домиков, чтобы хотя бы посмотреть на самолет, в котором была женщина.
Представляю, как встретили на СП-7 мою попутчицу!
А вот у нас, на СП-6, куда она заглянула на обратном пути (так сказать, «по дороге»), вышел казус. То есть встретили ее достойно. И наверное, не хуже, чем у соседей. Но на нашей льдине среди зимовщиков не нашлось ни одного достойного ее внимания… пациента.
Бедный доктор Странин бегал в растерянности от домика к домику, уговаривал:
— Товарищи! Неудобно…
В ответ все скалили свои белые, как айсберги, и несокрушимые, как паковые льды, зубы. И мне казалось, что вот-вот добрейший Странин с отчаяния или даст кому-нибудь по этим зубам или, что еще вероятней, сам себе свернет челюсть.
Катастрофа, казалось, неминуема. Но в последний момент выручил… я.
Зуб у меня разболелся перед самым вылетом из Москвы. Не отменять же такую поездку из-за какого-то зуба. Но надо отдать ему должное, он мстил мне, как мог. Ну, а как может мстить больной зуб, я думаю, много рассказывать не нужно…
И вот, глядя на совершенно поникшего Странина, я сел в кресло и торжественно раскрыл рот.
Боже! Что было со Страниным! Мне казалось, что он от радости, столь нежданной, вот-вот расплачется. И он бы, может, не удержался от слез, если б из газет не знал, что полярники исключительно мужественные люди. Никогда еще, наверное, ни один человек так не радовался, что у другого во рту больной зуб.
Но я понимал Странина.
Через пять минут была готова временная пломба. Вы, конечно, догадываетесь, что она стала мне дороже постоянной.
Я не женщина и не могу похвастать, что третий или четвертый побывал на СП-6. Но кто из смертных может похвастать пломбой, поставленной стоматологом на дрейфующей льдине?!
И пока мне вообще не удалили больной зуб, я не менял этой временной пломбы.
Но не потому ли я лишился этого зуба?
173 года в комсомоле…В кают-компании торжество. Сегодня 40-летие ВЛКСМ. По такому случаю — дополнительный свет и пять бутылок мадеры — в честь пяти комсомольцев-зимовщиков. А пельмени пока не готовы. Но это даже хорошо, торжественная часть еще не началась.
Открывает вечер Филиппов.
Брязгин, который обещал для нас делать фотоснимки, вскакивает как по команде:
— Щелкнуть?
Я кивнул.
Брязгин тут же начинает щелкать Филиппова — и с отдаления и вблизи. О, в этом застенчивом метеорологе (и будущем начальнике станции СП-11) живет заправский фоторепортер!
— Щелкнуть? — шепотом спросил Брязгин и показал на притихшую в ожидании аудиторию.
Снова киваю.
Вспышка магния.
— Я вчера подсчитал, — говорит Филиппов, — что все мы пробыли в комсомоле… сто семьдесят три года. Все сотрудники станции и наши гости — корреспонденты были комсомольцами…
Кончилась торжественная часть.
— Сейчас будут пельмени! — радостно сообщает Сергей Тарасович.
Открыли бутылки, наполнили кружки.
— За большой комсомол и за малый! За его самую молодую ячейку на льдине!
А потом заиграло трио: две гитары и ударные. На ударных играл я. Вместо барабана доктор Странин принес мне металлический ящичек для медицинских инструментов. А палочки мне заменили две ложки. Мы играли с упоением и вместе со всеми пели:
Комсомольцы, ваша слава
Не померкнет, не помрет…
И не было среди нас ни одного бывшего. В этот вечер мы все были комсомольцами, несмотря на то, что мадеру выдали только в честь пятерых из нас…
…Кругом ночь. Полярная ночь. А знаете ли вы, что такое полярная ночь? Это небо в алмазах, в россыпях звезд и волшебном зеленоватом свечении северного сияния. Это морозы градусов этак под пятьдесят-шестьдесят. Это ледяные штормы подчас восьми-десятибалльные. Это запорошенные трещины в старых паковых льдах, в которые можно окунуться на глубину четырех и более километров. Это белые голодные медведи — бродяги, разбуженные в торосах дрейфующими льдинами. «Милые», «забавные» белые медведи, с которыми куда безопаснее встретиться в зоопарке, чем… в естественных климатических условиях.
Ах, вы не знаете, что такое полярная ночь! Она длинная, долгая, беспросветная. Но люди, которые там живут, трудятся, борются, почти не спят. Чтобы покорить такую ночь, нужно позабыть о сне. И зачем называть этих людей мужественными, отважными, самоотверженными, когда есть одно вмещающее в себя все эти понятия слово — полярники.
Станислав ЛЕМ
ДОКТОР ДИАГОР
Рисунки В. КОВЫНЕВА
Я не мог принять участия в XVIII Международном кибернетическом конгрессе, но старался следить за его ходом по газетам. Это было нелегко: репортеры обладают особым даром перевирать научные сведения. Но только им я обязан знакомством с доктором Диагором — из его выступления они создали сенсацию мертвого сезона. Если бы в то время в моем распоряжении оказались специальные издания, я бы даже не узнал о существовании этого удивительного человека, так как его имя было упомянуто только в списке участников, но содержание его доклада нигде не публиковалось. Из газет я выяснил, что его выступление было позорным, что, если бы не благоразумная дипломатичность президиума, дело кончилось бы скандалом, ибо этот никому не известный самозванный реформатор науки обрушился на известнейшие авторитеты, присутствующие в зале, с бранью, а когда его лишили голоса, разбил палкой микрофон. Эпитеты, которыми он угостил светил науки, пресса привела почти целиком, зато о том, чего же все-таки хочет этот человек, она умалчивала так тщательно, что это возбудило мой интерес.
