Этот малоприятный уголок является местом ссылки преступников, и для большинства из них направление сюда равносильно смертному приговору. Кроме ссыльных и солдат, население города составляют в основном негры-шиллуки.
Питаются жители Фашоды преимущественно овощами: редькой, дынями, огурцами, тыквами, луком, чесноком, а также разными видами зелени, которые они выращивают в своих огородиках.
Здесь имеется и некое подобие базара — а именно: на одном из перекрестков улиц двое или трое не то греков, не то египтян, торгующих разной мелочью. Кроме них, жители могут рассчитывать только на бродячих джелаби.
Когда караван въехал в город, шиллуки, встретившиеся на его пути, подняли такой же крик, как и их деревенские соплеменники. Побаиваясь солдат, они не отважились на враждебные действия и ограничились тем, что с угрозами и ругательствами бежали вслед за всадниками. Привлеченные шумом, к ним присоединялись все новые и новые любопытные, и к тому времени, как путешественники достигли ворот крепости, их сопровождало уже несколько сотен отчаянно галдящих людей.
Стоявший у ворот часовой спросил прибывших о цели их посещения. Шварц ответил, что он хочет поговорить с мидуром, в чьих владениях находится. Солдат запер ворота и удалился, чтобы доложить о нежданных гостях начальству. Прошло довольно много времени, прежде чем он вернулся вместе с онбаши[78], который повторил тот же самый вопрос и, получив ответ, отправился за белюк-эмини[79]. Последний также осведомился о том, что угодно путешественникам, после чего разыскал чауша[80]. Поинтересовавшись, зачем прибыли всадники, этот привел баш-чауша[81], который, удовлетворив свою любопытство, поспешил сообщить важное известие мюльасиму[82]. Лейтенант счел необходимым прибегнуть к помощи юзбаши[83], который вполголоса отдал какое-то распоряжение своему адъютанту и, наконец, пропустил Шварца и его товарищей во двор. Вся эта сложная операция заняла не менее часа, причем толпа у ворот успела за это время увеличиться втрое, а производимый ею шум усилился в десять раз.
Оказавшись на территории крепости, всадники спешились. По наивности они полагали, что сейчас их проведут к мидуру, но гостеприимные хозяева города немедленно показали им, как сильно они заблуждаются. Им пришлось еще познакомиться с алай-эмини[84] бим-баши[85], прежде чем к ним снизошел сам мир алай[86], который, наконец, потребовал у немца его бумаги и удалился с сними в дом. Через десять минут он вернулся и, силясь изобразить на своем лице глубочайшую почтительность, пригласил Шварца следовать за ним.
Мидур встретил своего гостя в дверях.
— Салам алейкум! — с любезной улыбкой сказал он, скрестив на груди руки. Таким образом он хотел показать чужестранцу свое особое расположение, так как обычно, здороваясь с христианином, мусульманин ограничивается только первым словом приветствия «Салам».
— Ва алейкум-ус-салам, — ответил Шварц на приветствие, после чего мидур сам повел его в селямлык[87] и знаком пригласил занять место на диване напротив него. Затем мидур хлопнул в ладоши, и в комнату вошли несколько мальчиков-негров. Один из них внес и поставил между двумя господами столик в шесть дюймов высотой с полированной медной крышкой. Другой раздал чашечки, насыпал в них молотый кофе и залил его кипящей водой. Третий принес уже набитые трубки, а четвертый поднес к ним раскаленные угольки. Затем слуги бесшумно удалились, а господа молча принялись за свой кофе и трубки.
Мидуру принесли очень простой чубук. Шварц же получил трубку из розового дерева, выложенного жемчугом и бриллиантами и украшенного золотыми нитями. Мундштук был сделан из большого куска великолепного молочного янтаря, который здесь ценится намного дороже прозрачного. Зная восточный обычай подавать почетным гостям самые дорогие трубки, Шварц мог быть доволен оказанным ему приемом.
Когда кофе был выпит, мидур счел, что теперь настало время беседы. Он взял лежавшие рядом с ним документы Шварца, протянул их ему и сказал:
— Ты находишься под защитой хедива[88], чьей воле мы все подчиняемся. Я прочитал в этих бумагах твое имя и теперь знаю, что ты тот, кого я ожидал.
— Разве ты знал о моем приезде? — удивленно спросил Шварц.
— Знал. Мне написал об этом мой начальник, губернатор, да благословит его Аллах. Он пишет, что познакомился с тобой в Хартуме и очень рекомендует мне тебя, так что любые твои желания, какие я могу исполнить — для меня закон. Кроме того, здесь сейчас находится курьер с письмом для тебя.
— С письмом? От кого?
— От твоего брата, который ожидает тебя в ниам-ниам.
— Так он уже там? — радостно воскликнул Шварц. — Он двигался с Занзибара на запад, а я — из Каира на юг. Когда мы расставались, с тем, чтобы встретиться в стране ниам-ниам[89], он обещал послать мне в Фашоду известие, как только дойдет до цели. Я, собственно, и прибыл сюда главным образом для того, чтобы узнать, нет ли от него письма, но, признаться, не думал, что он придет так рано.
— И тем не менее оно здесь и, говорят, весьма большое. Его доставил сюда очень молодой, но очень интересный человек. Аллах наградил его более острым умом, чем имеют тысячи людей в его возрасте. Он ждет тебя здесь уже много дней, и я успел хорошо его узнать. Ты, должно быть, приехал не прямо из Хартума?
— Нет. Оттуда я направился в Кордофан и Дарфур, чтобы понаблюдать за людьми, животными, собрать растения этих краев. Я составил очень большую коллекцию, и мне бы хотелось отправить ее отсюда в Хартум.
— Передай ее мне, и я сам займусь этим. Но ты и твой брат — вы должны быть очень отважными людьми. Разве ты не знал, сколько опасностей подстерегает чужаков в Кордофане и в особенности в Дарфуре?
— Знал, конечно, но люди моей профессии не могут себе позволить поддаваться страху.
— Видно, Аллах простер над тобой свою десницу. Вы, христиане, бесстрашные, непостижимые люди. Мусульманин благодарен Аллаху за то, что тот даровал ему жизнь, и не станет рисковать ею из-за нескольких травинок или жуков. Но тебе, кажется, не пришлось встретить на пути злых людей?
— О, напротив, сколько угодно, но, к счастью, я умею обращаться с людьми такого рода. Например, не далее, чем вчера вечером, меня чуть было не убили.
— Что? — мидур даже подскочил на месте. — Вчера вечером? Кто посмел тронуть хоть один волосок на твоей голове? К тому времени ты должен был уже находиться на подчиненной мне территории.
