До коня испуг дошел позднее. Когда ветерок набросил запах страшного зверя, Атаман вдруг взвился на дыбы, едва не смяв с трудом удержавшего его хозяина.
А олени? Они исчезли, как вихрь, оставив в воздухе только облако взрытого копытами снега!
Атаман все храпел и дрожал. Михаил Иванович привязал его к кусту, смочил палец в крови хищника и быстрым движением смазал трепещущие ноздри лошади. И конь сразу успокоился, послушно разрешил сесть в седло. Вид зверя волновал его гораздо меньше, чем запах.
Михаил Иванович прискакал домой, запряг сани. А под вечер на крыльце дома-форта взрослые и дети с волнением рассматривали и гладили пушистый мех врага оленей.
На этот раз вместо рогов, шкур и скелета пятнистого оленя в Иркутский музей ушла иная посылка. В ней лежали черепа и шкуры лисы, енотовидной собаки, дикого кота и этого первого барса. Посылку он сопроводил статьей: «Пятнистые олени, барсы и тигры Уссурийского края». Вскоре она появилась в альманахе «Известия» общества изучения Амурского края.
Летом 1883 года Михаил Иванович получил письмо от Дыбовского. Доктор завершил экспедицию на Камчатку и получил разрешение вернуться на родину. Вскоре он прибудет во Владивосток, а перед отъездом в Европу осязательно посетит пана Михала в его новом гнезде.
Через несколько дней, туманным июльским утром, Янковский встречал гостей в бухте Гека. Лодка доставила с парохода трех участников экспедиции, и давние друзья крепко обнялись.
Среднего роста сухощавый Дыбовский мало изменился с тех пор, как они в последний раз виделись на Аскольде восемь лет назад. В темно-русой бороде и волосах почти не проглядывала седина, и только чуть глубже запали голубые, проницательные глаза.
Познакомившись с помощниками доктора, Михаил Иванович повел гостей домой. Оставив справа, неподалеку от берега, белую усадьбу Фридольфа Гека, они ступили на широкую прямую дорогу, ведущую к невысокому перевалу, С обеих сторон тянулись посаженные вдоль всего пути стройные деревца маньчжурского ореха. На некоторых, среди ажурных лапчатых листьев, проглядывали первые, в мягкой зеленой кожуре, плоды, размером в некрупное куриное яйцо. Натуралист Дыбовский довольно улыбнулся.
— Узнаю вашу энергию. Через несколько лет это будет великолепная аллея. Если бы все хозяева умели так украшать землю!
Но вот показался белый дом-форт, конюшни, коровник, птичник с небольшим круглым прудом. На нем плавали утки и гуси, в воздухе вились голуби. Гости вошли во двор усадьбы и остановились, осматриваясь и слушая пояснения хозяина. Дыбовский качал головой.
— Да, трудно поверить, что все это создано на голом месте всего за четыре года. Еще раз убеждаюсь, что не напрасно рекомендовал вас в управляющие Аскольда и не удивлен, что Кустер никак не хотел с вами расстаться…
В большой столовой обедали все вместе: гости, хозяева, рабочие. Ольга успевала всюду. Разлила борщ, на второе подала жаркое из мяса косули и отварную кету. Потом кисель из ревеня.
Дыбовский расспрашивал, часто обращаясь к хозяйке:
— Как вы, пани Ольга, чувствовали себя здесь в первое время? Мне кажется, далеко не каждая женщина могла бы свыкнуться с такой… не женской обстановкой. Я и сейчас вижу в вашем доме готовое к бою оружие в каждом углу. Неужели вы в самом деле ничего не боитесь?
— Что вы, Бенедикт Иванович! По первости очень боялась, потом привыкла. С разбойниками, вроде, справились, зато теперь больше хлопот с тиграми. Сколько они уже задрали лошадей, коров, чушек, собак — счету нет!..
После обеда Янковский повел гостей в свой фруктовый сад. Там уже зрели первые привитые европейскими сортами грунта, вишни, абрикосы. Показал пасеку, где проводил опыты над привозными итальянскими и дикими уссурийскими пчелами. Провел через огород, занятый аккуратными делянками картофеля и овощей. Ивовый плетень вокруг всего участка вытянулся и густо переплелся, ограждая посадки. Отсюда, через домашнее стрельбище, поднялись на каменистую горку-обсерваторию, где был сооружен метеорологический пункт.
Остановились на вершине. Утренний туман рассеялся, хозяйство отсюда открывалось, как на ладони. На лугу паслись козы и овцы, несколько пестрых коров. Пастухи вели на водопой жеребят, прогнали разномастный косяк лошадей.
Дыбовский оглянулся на метеорологические приборы.
— Что, ведете систематические наблюдения?
— Да, хоть это и отнимает время. Я задался целью составить климатическую карту Посьетского района.
— Похвально. Должен вам сказать, что постоянно слежу за вашими публикациями в альманахе «Известия». И хотя не археолог, но с большим интересом прочел статью «Кухонные остатки», о стоянке доисторического человека. Думаю, это большой вклад в науку об Уссурийском крае. Но больше всего, конечно, обрадовала ваша имбириза — «овсянка Янковского». Вы знаете, это открытие произвело фурор среди орнитологов: мне пишут, что ее считают «жемчужиной» дальневосточных коллекций.
— Да, занимательная птичка. И что интересно: я нашел ее около Посьета и больше нигде не встречал. Видимо, ареал этого вида очень ограничен.
— Знаете, наш первый орнитолог профессор Тачановский писал мне, что благодаря вашим сборам на Аскольде, составленный им список птиц Восточной Сибири вырос на одиннадцать единиц! Что у вас еще нового в этой области?
— Пока почти ничего. Честно говоря, хозяйство отнимает слишком много времени и сил. Для птиц не остается досуга. Вот жуки и бабочки, замечаю, встречаются отличные от аскольдинских, но с ними тоже придемся повременить, — нет помощников, Ольга с головой ушла в детей и хозяйственные дела. Жду, когда подрастут ребята, начну натаскивать их.
На следующий день объехали верхом весь — полуостров, и Янковскому удалось добыть для доктора великолепного, редчайшего филина. Когда вечером они остались вдвоем, Дыбовский как бы подвел итог своим впечатлениям:
— Ферма у вас образцовая, пан Михал. Объехав всю Сибирь и Приамурье, нигде ничего подобного не встречал. Тем удивительнее, что все создано за такой короткий срок.
Михаил Иванович горько улыбнулся и покачал головой.
— Всё это так, дорогой доктор, но поймите, я, очевидно, пожизненный ссыльный. Мать хлопотала за меня перед царем, но напрасно. Все мои тринадцать братьев и сестер разбрелись теперь по свету — кто куда. Сейчас мне пишут только двое: любимый брат Казимир да старший Войцех. Остальные, видимо, просто боятся связи со мной. Я не изменял своей родине, но постепенно обрел вторую. А для наших детей она станет и единственной. Хочу, чтобы они выросли тружениками и честными людьми, это считаю главным.