«19 августа. 02.00. Координаты неизвестны. Вот уже одиннадцать часов продолжаем медленно дрейфовать в неизвестном направлении. Глубина 310-315 метров. Все попытки всплыть остаются безуспешными. Кислорода осталось максимум на три часа...»
Дышать становилось все труднее.
Казалось, легкие у меня неимоверно расширились, им стало тесно в груди. Они жадно втягивали, втягивали в себя воздух.
А его становилось все меньше и меньше... Очистительная система не успевала уже поглощать выдыхаемый нами углекислый газ.
Или просто балует психика, и все это мне лишь кажется?
Из нас троих мне одному нечем себя занять, поневоле в голову лезут глупые мысли.
Мишка по-прежнему, как ни в чем не бывало, продолжал колдовать со своими колбочками и пробирками. Через каждые пятнадцать минут он брал пробу забортной воды и, придвинувшись к лампе, внимательно рассматривал попавшуюся вместе с водой всякую микроскопическую живность. Потом снова прилипал к иллюминатору, время от времени делая какие-то пометки в пухлом журнале наблюдений.
Я заглянул через его плечо:
«Кажется, насыщенный слой снова начал подниматься. Проверить потом статистическим анализом взятых проб...»
А будет ли оно — это ПОТОМ? И прочтет ли вообще кто-нибудь этот пухлый гроссбух? Вон почерк у тебя стал каким неуверенным, буквы словно пошатываются. Видно, им тоже не хватает воздуха. А ты все пишешь, наблюдаешь.
— Нестор Летописец, — вырвалось у меня.
Но он, к счастью, не слышал.
Чем бы мне заняться?
Базанову тоже не до философских размышлений. Где его пижонство? Голый до пояса, весь перемазанный мазутом, он словно задался целью разобрать, прочистить и заново собрать весь батискаф.
Вот он затянул потуже гайки на корпусе правого мотора, сосредоточенно вытер руки куском пакли, задумчиво положил палец на кнопку и резко нажал ее.
Мотор мягко загудел. Базанов послушал его, склонив голову, и выключил, одновременно нажав пусковую кнопку левого мотора.
Нашу жестянку резко качнуло.
— Осторожнее! — воскликнул Михаил, валясь на спину и прижимая обеими руками к груди бесценную колбочку с очередной порцией своего «глубоководного супа».
— Хоть бы предупреждали, Константин Игоревич, — проворчал он, поднимаясь на ноги. — Да и зачем эта дерготня? Мешает работать.
Опять левый, правый?..
Зачем?
Но ведь надо же что-то делать, бороться, вырываться из плена!
Базанов виновато хмыкнул и, ничего не ответив, начал разбирать масляную помпу, аккуратно раскладывая детали на куске замасленного брезента.
Мишка прав: сколько раз уже Базанов рывками запускал моторы, пытаясь сбросить налипшую сверху шапку проклятого ила! А телку что? Зачем же зря расходовать аккумуляторы и мешать Михаилу работать?
Хотя с другой стороны, если вдуматься... Кому пригодятся его наблюдения, если мы вообще никогда не всплывем? Или всплывем уже мертвые, задохнувшиеся в этой несчастной консервной банке?
Надо что-то делать!
— А этот насосик мы не додумали, — бормочет Базанов, рассматривая какую-то деталь. — Можно его сделать поостроумнее. По принципу выталкивания пьяного из пивной, вот как его надо будет сделать.
— Знаешь, в чем заключается этот принцип? — неожиданно спрашивает он меня, подняв голову.
— Нет.
— В непрерывности. Надо не давать пьянице опомниться. Все выталкивать его, выталкивать, выталкивать. Вот так должен работать и этот насос.
Я машинально слушаю Базанова...
И вдруг замечаю, как он украдкой, продолжая разбирать помпу и для отвода глаз что-то фальшивенько насвистывая, вороватым движением быстро подкручивает рукоятку вентиля, регулирующего приток воздуха.
Значит, мне вовсе не показалось, что дышать становится труднее.
Это Базанов все уменьшает приток воздуха, заставляя нас задыхаться.
Базанов украдкой скашивает на меня глаза и. сразу понимает, что я все видел. Но продолжает насвистывать и копаться в своем моторе.
— Зачем вы это делаете, командор? — сердито говорю я.
— Что? Помпу чищу? Не помешает.
Он притворяется непонимающим!
— Нет! Воздух зачем зажимаете?
— Воздух надо беречь, — наставительно отвечает он, поднимая черный от мазута палец.
— Зачем? Чтобы на какой-нибудь лишний час продлить агонию?
Михаил, отвлеченный моим срывающимся голосом от своих пробирок, поднимает лохматую голову и недоумевающе смотрит на нас.
— Займись-ка лучше делом! — кричит мне Базанов.
Он сует мне в руки кусок ветоши, и я начинаю покорно вытирать ею тускло поблескивающие при свете лампы детали помпы.
Теперь мы все заняты. И я уже успокоился настолько, что, не прекращая работы, могу заглянуть в иллюминатор, черной зловещей дырой зияющий у моего плеча.
За ним адская, кромешная тьма. Прожектор включен лишь с той стороны, где ведет свои наблюдения неугомонный Михаил, а мне ничего не видно.
Покосившись на Базанова, я включаю прожектор и у своего иллюминатора. Буду делать два дела сразу: и механику помогать и наблюдать героически за природой, как Мишка. Может, это больше отвлечет.
Что это?
Будто за стеклом иллюминатора промелькнула какая-то тень?!
Выронив деталь, которую так тщательно надраивал, я приник к стеклу. Оно запотело, покрылось капельками холодной воды.
Я начал лихорадочно стирать их. Руки у меня в мазуте, по стеклу пошли радужные пятна.
Что-то темное, продолговатое, большое смутно виднелось чуть ниже нас в сумрачной морской глубине.
Оно медленно двигалось по самой границе зоны, освещенной прожектором...
— Батискаф! — закричал я. — Нас нашли, братцы! За нами прислали батискаф! Или нет... скорее это подлодка.
— Какая подводная лодка?! — гаркнул на меня Базанов. — Ты что, спятил?
Он схватил меня за плечо, отодвинул от иллюминатора и сам приник к мокрому стеклу.
Почему он так долго молчит?
Или мне просто померещилось, начинаются галлюцинации?
— Ну?! — крикнул я.
— Это не подводная лодка, — глухо ответил Базанов, не отрываясь от иллюминатора. — Это просто... какая-то живность.
— Кашалот! — крикнул Михаил от своего иллюминатора.
5
«03.12. Координаты неизвестны. В девяти-одиннадцати метрах по правому борту замечен ныряющий кашалот...»
Я никогда раньше не видел кашалотов, только на картинках. И теперь, забыв обо всем, приник к мокрому, холодному стеклу, наблюдая за морским гигантом.
Какая у него уродливая голова! Она занимает чуть не половину всего тела.
