вайн? – пожала плечами Мари и развернула планшет обратно к себе.
– Ты лучше скажи, что известно по катастрофе? Сегодня одиннадцатый день. Вроде СМИ утихают. Может быть, у нас есть шанс?
– Папа всё так же живет на работе, но про бунт больше ничего не слышно. Я читала, что его организатором была женщина, которая в поезде потеряла мужа и дочек-близняшек. Потом писали, что мой отец её арестовал, мол, люди видели, как он скрутил её прямо у здания Управления и затащил внутрь. Толпа испугалась и разбежалась. Но, сама знаешь, какие у нас бывают слухи. Один сказал, другой что-то услышал и подхватил. Третий уже интервью в газету дал. Сама я побаиваюсь у отца спрашивать, что теперь светит этой женщине и, вообще, было ли что-то подобное на самом деле. Единственное, что я знаю: у Управления под окнами больше никто не ночует, как в первые дни, потому что мы с мамой вчера вечером ездили папу забирать с работы. Так вот, там было пусто.
– Это означает, что у нас еще есть шанс, – улыбнулась она грустно. – Если некоторые особо трусливые личности не заложат нас с потрохами при первом удобном случае.
– С «трусливыми личностями», – процитировала Мари подругу, – дела у нас обстоят еще более плачевно. Он собирается с духом, чтобы сигануть с шестого этажа. Я не знаю, что с ним делать. Уговаривать ласково и нежно – бесполезно. Он не воспринимает. Я наорала на него, хлопнула дверью и ушла. Вроде шоковой терапии. Но я не думаю, что этого хватит надолго.
– Если он сиганёт, это будет настолько подозрительно, что любой следователь, который попытается копаться в причинах суицида Даниса, первым делом полезет в его электронный дневник, куда он изливает душу. И я готова поспорить, что он там расписал в подробностях степень нашей вины в катастрофе. Если он умрет, он утащит всех нас за собой.
– Юта, так нельзя говорить. Это очень цинично, – покачала головой Мари.
– Правда всегда цинична. Но это не значит, что её нужно замалчивать.
От неловкости Мари спас звонок, вызвавший девчонок на урок. Обнявшись на прощание, Юта прислонилась лбом к виску подруги, и они в молчании разошлись по соседним классам.
29 сентября. Вечер.
– Здоров, братан, – Макс старался заходить к Нильсу так часто, как позволяло ему время.
Сегодня он пришел к нему позднее, чем обычно. Пришлось задержаться в школе для подготовки к участию в конференции по международным отношениям. После факультатива дольше, чем рассчитывал изначально, монтировал последний влог, который начался примерно за пару недель до восемнадцатого сентября и вот теперь, наконец, готовился увидеть свет. Монтаж затянулся из-за кропотливой работы по удалению всех кадров, где были хоть какие-то намёки на соседство с железной дорогой. Много смешных диалогов и ужимок Нильса пришлось вырезать из-за того, что они произошли там, на том самом месте.
– Проходи. У меня сегодня мамка с отцом дома, пошли в моей комнате посидим. Чайку? – предложил он в своей привычной манере.
– Да, давай. Я печенья принес. Девчонки на трудах напекли.
– Травануть меня решил? – улыбнулся Нильс.
Уже улыбается. Для Макса это был хороший знак, потому что первые дни после похорон его вечно смеющийся друг разучился улыбаться. Он вёл себя так подчёркнуто отстранённо, что Макс начал переживать за его душевное здоровье. Постоянно заплаканные глаза, взгляд в пол и шуршащая пачка антидепрессантов под подушкой говорили сами за себя. Он плохо воспринимал устную речь и едва мог формулировать собственные мысли. Иногда Максу казалось, что мозг его друга потихоньку атрофируется, раз тот прикладывает столько сил для того, чтобы проделать элементарные вещи, вроде простого нажатия на кнопку электрического чайника. Сегодняшняя улыбка – первая за последние десять дней. Определенно, это очень и очень большой шаг вперед.
Войдя в непривычно пустую комнату, Макс упал на кровать Нильса-старшего и перевёл взгляд на встроенную полку под письменным столом своего друга. Обычно на ней в беспорядке лежали школьные рюкзаки с учебниками и сменной обувью, но сегодня там стояла початая бутылка рома.
– Братан? – вопросительно взглянул он на Нильса и тот нахмурился, будто не желая делиться своим состоянием.
– Он приходит ко мне каждую ночь и говорит, что не злится на меня.
– Это плохо? – пожал Макс плечами, не понимая, как реагировать на эту информацию.
– Я не могу не винить себя в его смерти, понимаешь? Он всегда был в моей жизни. А теперь эта кровать опустела. Он не шумит по ночам, наливая себе подряд шестой чай с бутерами. Не смотрит сериалы до четырех утра, мешая мне спать своими смешками. Не называет меня «малой» и мне больше не надо находиться в постоянном ожидании воспитательного подзатыльника. Знаешь, о чем я только что думал? Через несколько лет мы станем с ним ровесниками. А потом я стану старше, чем он. Это провалище, бро.
– Ты никогда не станешь старше. Это закон природы, – ответил Макс, не зная, что еще можно ответить, в принципе, на очень правильные мысли своего друга.
– Мне кажется, что я ощущаю его рядом постоянно. Лишь протяни руку. Только всё это не имеет смысла, когда он не тянет мне свою в ответ. У нас всегда были шутки на одной волне, мы много бесились. Мне часто прилетали от него пендали. Но если он видел, что мне плохо, всегда первым приходил мне на выручку. Советом, помощью или даже физической силой.
– Помнишь, как он раскидал пацанов с соседнего района, у которых появились претензии к нам? С ним еще был Арис, барабанщик из местной рок-группы. Я думал, им тогда почки отобьют обоим. Но они выкрутились, – улыбнулся Макс.
– Во избежание провала мы с тобой позвали на подмогу их друзей из футбольной команды, – кивнул Нильс.
– Точно! Я уже и забыл об этом, почему-то мне казалось, что они вдвоем со всей толпой справились. После той драки нас до сих пор стороной обходят.
– Как я теперь без него? Мне одиноко, Максон.
Нильс бросил короткий взгляд на дверь и на долю секунды замер, прислушиваясь. В квартире воздух звенел от тишины. Его родители сейчас предпочитали находиться по разным комнатам и пересекаться друг с другом как можно меньше.
Он кивнул самому себе, как бы разрешая сделать еще один глоток высокоградусного напитка. Вытащив початую бутыль рома из-под письменного стола, Нильс отпил совсем немного и шумно шмыгнул носом. Горло обожгло. Секундная гримаса исказила его лицо, но он тут же глубоко вдохнул через крепко сжатые зубы и одним легким движением оттолкнул бутылку в сторону. Она вернулась точно на
