Поезд тронулся. И вдруг Чадьяров сразу вспомнил и узнал все, что видел. Он не мог бы объяснить это точно, но он узнал и станцию, и звук колокола, и девушку. Конечно, он не был знаком с этой девушкой раньше, ее просто не существовало на свете так же, как и станционного здания, когда Чадьяров последний раз был здесь. И вместе с тем небольшая станция являлась частью того мира, в котором так счастливо жил маленький мальчик Чадьяров, и этот мир теперь прочно жил в Чадьярове взрослом, и он узнавал его обитателей, помнил какой-то другой памятью, очень прочной и безошибочной.
К обеду Чадьяров пришел на десять минут раньше остальных. Ресторан был пуст. Он быстро приблизился к столу, за которым обычно сидели японцы, вынул из кармана небольшой конверт и положил его под прибор Исиды. Проделав это, Чадьяров удалился, никем не замеченный, и заперся в туалете.
Он слышал в коридоре за дверью голоса старушек и Александры Тимофеевны, они о чем-то оживленно разговаривали, потом тяжелые мужские шаги. Чадьяров не понял — чьи. Когда дверь в ресторан захлопнулась, он выбрался из туалета.
— Где ты был? — поинтересовалась Александра Тимофеевна.
— Ты хочешь, чтобы я громко объявил об этом? — в свою очередь поинтересовался Фан.
Александра Тимофеевна, ничего не ответив, отвернулась к окну.
Японцы пришли, как всегда, все вместе. Расселись за отведенные специально для них столы. Чадьяров не видел, как удивленный Исида достал из-под своей тарелки конверт, как повертел его в руках и, не читая, сунул в карман. Чадьяров сидел к нему спиной, но он видел растерянное лицо Александры Тимофеевны...
Конверт, который спрятал Исида, заинтересовал, однако, не только Александру Тимофеевну, но и еще одного человека, сидящего в ресторане, — журналиста Карла Шнайдера.
Господин Сайто стоял у окна напротив своего купе и ждал, пока Исида приготовит ему постель для отдыха.
— Все готово, господин советник. Можете отдыхать. — Вышедший в коридор Исида склонился в почтительном поклоне.
— Спасибо. — Сайто скрылся в купе.
Исида собирался отправиться к себе, но, услышав позади голос Шнайдера, обернулся. Журналист шел по коридору, держа в вытянутой руке носовой платок.
— Простите, — извинился он. — Кто-то из ваших друзей уронил платок. Я шел за вами и поднял его. Возьмите.
— Благодарю, — японец поклонился, — это мой.
Шнайдер приветливо улыбнулся.
Переданный платок означал экстренный выход на связь. И теперь, войдя к себе, Шнайдер сел в кресло и стал ждать. Через несколько минут в дверь постучали. Исида протянул Шнайдеру платок.
— Слушаю вас, — оказал японец.
— От кого вы получили сегодня письмо?
— Теперь не знаю.
— Что значит «теперь»?
— Раньше думал, записка от вас, теперь не знаю...
Шнайдер сидел в кресле, Исида стоял перед ним, но немец не предлагал ему садиться.
— Что там? — спросил он.
— Сказано, что сегодня, в половине первого ночи, меня будут ждать в тамбуре третьего вагона для важного сообщения...
— Покажите.
Исида протянул конверт. Шнайдер развернул листок. Текст был написан по-английски. Сложив записку, он бросил ее на стол, посмотрел на Исиду:
— Вы же знаете, как мы должны выходить на связь.
— Да, и поэтому очень удивился записке. Но больше некому писать мне.
— А они? — Шнайдер глазами показал в сторону купе Фана.
— Исключено. Ее я знаю, а этот... — Исида пожал плечами.
Некоторое время Шнайдер молчал, наконец спросил:
— Что вы по этому поводу думаете?
— У меня есть конкретная задача. Я должен ее выполнять. Вы мой непосредственный начальник. Думать должны вы.
В интонации Исиды Шнайдер уловил издевку. Отношения их были натянутыми. Исида считал несправедливым работать под началом Шнайдера и всячески старался подчеркнуть свою независимость.
Шнайдер был профессиональным разведчиком, учился в Германии, сотрудничал с англичанами и вот уже пять лет как переметнулся к японцам. Ему было совершенно безразлично, на кого работать. Все решали предложенные условия. Принципов, убеждений — никаких, он одинаково презирал всех, считал свою работу ниже своих способностей, но выполнял ее хорошо. Он брался за любое дело, вне зависимости от его сложности и конечного результата. Привыкший полагаться в жизни только на себя, Шнайдер никому не верил и в любой операции основное старался выполнять сам. К тем, на кого работал, Шнайдер относился равнодушно. Зная себе цену, понимал, что с его мастерством, умом и профессионализмом без дела и денег он не останется.
Пристально взглянув в глаза Исиды, Шнайдер жестко спросил:
— Может быть, кроме меня в поезде у вас есть еще один начальник, которого я не знаю?
— Нет, — холодно ответил Исида.
— Кто же это писал?
Японец не ответил, посчитав излишним повторять сказанное. Шнайдер оценил эту реакцию, сказал:
— Хорошо. Пойдем вместе. — Он отдал японцу записку. — Так оставлять нельзя, нужно выяснить.
Исида поклонился и вышел.
Шнайдер остался один. Лицо его стало озабоченно-тревожным. Он открыл портфель, вынул из него пистолет, сунул в боковой карман висевшего на вешалке пиджака...
Конечно, Чадьяров рисковал. Но тут: или — или. Ему необходимо было выяснить, кто же четвертый. Получив записку, Исида должен посоветоваться с главным, «четвертым». Не обратить внимания на письмо нельзя. Если они профессионалы — а они, по всей видимости, профессионалы, — вряд ли в такой ситуации дело останется без проверки. Поставив себя на место неизвестного ему «четвертого», Чадьяров подумал, что, учитывая важность операции, он не дал бы кому-нибудь из своих идти на такую вот ночную встречу без прикрытия. И прикрывать надо самому...
Чадьяров шел по вагонам, незаметно вглядываясь в лица пассажиров. В третьем классе было особенно многолюдно. Красную косынку Чадьяров заметил издалека. На коленях у девушки был разложен пестрый платок, и на нем лежали два яблока, хлеб и сыр. В руке девушка держала книжку. Чадьяров присел напротив. Видимо, книжка была интересной, потому что девушка читала не отрываясь, не глядя, отщипывала кусочки хлеба и клала в рот.
— Здравствуй, сестренка, — негромко сказал он по-казахски.
Девушка подняла глаза на Чадьярова, просто и дружелюбно ответила:
— Здравствуйте.
— Как тебя зовут?
— Айжан.
— Я видел, ты недавно села в поезд?
— Утром. А вы кто?
Чадьяров улыбнулся, взял с ее платка кусочек сыру. Он не мог бы сказать точно, сколько лет назад ел такой сыр, но сразу вспомнил его вкус, вспомнил памятью, в которой жила и станция, и эта девушка. И в памяти зазвучали голоса, появились запахи и имена.
— Что делает сапожник Каныбек? — спросил Чадьяров. — У него еще был брат, который очень хорошо кожи выделывал.
