Скрывая разочарование, он похлопал раненого гиганта по плечу.
— Спасибо, дружище. Вы очень помогли. А теперь нарисуйте меня.
— Вас?
— Можете нарисовать мой портрет? — спросил Белл.
Простая проверка наблюдательности гиганта.
— Конечно.
Толстые пальцы снова пустились летать. Спустя несколько минут Белл поднес рисунок к свету.
— Словно смотришься в зеркало. Вы действительно нарисовали то, что видели?
— А как иначе?
— Большое спасибо, Донни. Ну, отдыхайте.
Он вложил в руки старухе несколько золотых монет — двести долларов, достаточно, чтобы прожить зиму, — пошел назад, туда, где привязал лошадь, вернулся на строительную площадку и отыскал Джозефа Ван Дорна. Тот расхаживал по вагону Хеннеси, пыхая сигарой.
— Ну?
— Лесоруб оказался художником, — сказал Белл. — Он видел Саботажника. И нарисовал его портрет. — Он раскрыл блокнот и показал Ван Дорну рисунок. — Узнаете этого человека?
— Конечно, — проворчал Ван Дорн. — А вы нет?
— «Брончо Билли» Андерсон.
— Актер.
— Бедняга, наверно, видел его в «Большом ограблении поезда».
Кинофильм «Большое ограбление поезда» шел несколько лет назад. Расстреляв поездную бригаду, преступники уехали на паровозе к поджидавшим их лошадям, преследуемые полицией. Мало кто в Америке не видел эту картину хоть раз.
— Никогда не забуду, как в первый раз посмотрел эту фильму, — сказал Ван Дорн. — Это было в Нью-Йорке, в «Водевиле» Хаммерстейна, на углу Сорок второй улицы и Бродвея. В театре, где в перерывах между действиями показывали кино. Когда начинался фильм, все вставали и шли выпить или покурить. Но потом некоторые остановились, чтобы посмотреть, и постепенно все вернулись на свои места. Как загипнотизированные. Пьесу я видел в девяностые годы. Но кино гораздо лучше.
— Припоминаю, — сказал Белл, — что Брончо Билли исполнял несколько ролей.
— Я слышал, он сейчас ездит по Западу на собственном поезде, снимает кино.
— Да, — подтвердил Белл, — Брончо Билли основал собственную студию.
— У него мало времени, чтобы выводить из строя железные дороги, — сухо заметил Ван Дорн. — Мы опять остаемся ни с чем.
— Не совсем так, — возразил Белл.
Ван Дорн недоверчиво посмотрел на него.
— Наш лесоруб вспомнил знаменитого актера, которого видел в кино.
— Взгляните сюда. Я решил проверить, насколько точно он запоминает.
Белл показал Ван Дорну свой портрет.
— Черт побери! Отличный рисунок! Это он нарисовал?
— Когда я сидел перед ним. Он действительно умеет рисовать лица.
— Не совсем. Уши неправильные. И он добавил вам ямочку на подбородке, как у Брончо Билли. У вас не ямочка, а шрам.
— Рисунок не идеальный, но сходство очень велико. К тому же Марион говорит, что шрам похож на ямочку.
— Марион неравнодушна, а вы счастливчик. И, тем не менее, наш лесоруб мог видеть любую из картин Брончо Билли. Или видеть его где-нибудь на сцене.
— Все равно мы теперь знаем, как выглядит Саботажник.
— Вы хотите сказать, что он действительно двойник Брончо Билли?
— Скорее уж двоюродный брат.
Белл начал показывать отдельные детали рисунка.
— Не двойник. Но, если лицо Саботажника напомнило лесорубу Брончо Билли, мы ищем человека с большими ушами, широким лбом, раздвоенным подбородком, проницательным взглядом и интеллигентным лицом с резкими чертами. Это не двойник Брончо Билли. Но я бы сказал, что в целом Саботажник похож на кинозвезду.
Ван Дорн сердито пыхтел сигарой.
— Приказать детективам не задерживать некрасивых?
Исаак Белл стоял на своем, стараясь, чтобы босс увидел все возможности. Чем больше он думал, тем больше убеждался, что это след.
— Как по-вашему, сколько лет этому парню?
Ван Дорн, нахмурившись, посмотрел на рисунок.
— От двадцати с небольшим до сорока с небольшим.
— Итак, мы ищем красивого мужчину в возрасте от двадцати с небольшим до сорока с небольшим. Напечатаем копии этого рисунка. Распространим повсюду, покажем безработным и бродягам. Покажем дежурным по станциям и билетным кассирам. Кто-нибудь его обязательно видел.
— Пока никто не видел. Никто живой. Кроме вашего Микеланджело-лесоруба.
Белл сказал:
— Я по-прежнему ставлю на машиниста или на кузнеца, просверлившего отверстие в крюке из Глендейла.
— Парни Сандерса могут его отыскать, — согласился Ван Дорн. — В газетах достаточно писали об этом, и я ясно дал Сандерсу понять, что он может лишиться мягкой койки в Лос-Анджелесе в связи с переводом в Монтану, в Миссулу. Если все это не сработает, может, кто-нибудь увидит Саботажника и останется в живых в следующий раз. А мы знаем, что следующий раз будет обязательно.
— Да, будет, — мрачно согласился Белл. — Если мы его раньше не остановим.
Поселок перебивающихся случайными заработками бродяг в пригороде Огдена занимал лесистый участок между железнодорожной линией и ручьем, который давал воду для питья и умывания. Это был один из самых больших таких поселков в стране — девять веток дороги встречались здесь, день и ночь во всех направлениях шли товарные составы, — и с каждым днем он увеличивался. Из-за паники одна за другой закрывались фабрики, и все больше людей устремлялись в поисках работы к железной дороге. Шляпы выдавали новичков. Котелки горожан превосходили числом головные уборы шахтеров и ранчеров. Попадались даже мягкие фетровые шляпы «трильби» и «хомбург»; такие носят люди, которые никогда не думали, что могут разориться.
Тысячи сезонных рабочих торопятся до темноты закончить уборку. Они вываривают белье в котлах с горячей водой, развешивают его на веревках и ветках, а котлы ставят на камни просушиться. Когда наступает ночь, они забрасывают костры землей и едят свой скромный ужин в темноте.
Конечно, хорошо бы поддерживать огонь. На севере Юты в ноябре холодно, время от времени над лагерем порывистый ветер несет снег. На высоте пять тысяч футов над уровнем моря поселок открыт порывам западного ветра с соседнего Большого Соленого озера и восточного — с гор Уосатч. Но железнодорожные полицейские со станции Огден, вооруженные пистолетами и дубинками, три ночи подряд являлись в поселок, убеждая растущее население переместиться. Никто не хотел, чтобы они пришли и на четвертую ночь, поэтому костров в темноте не жгли. Ели молча, опасаясь полицейских и боясь подступающей зимы.
Как в любом городе и поселке, здесь были районы, с очевидными сознанию обитателей границами. В некоторых районах люди настроены более дружелюбно, в некоторых безопаснее, чем в других. Ниже по течению и дальше всего от железной дороги, там, где ручей впадает в реку Уибер, — район, который лучше навещать вооруженным. Здесь правило «живи и давай жить другим» уступает место другому: «отбирай, или отберут».
