Гиацинт представил себе картинку и прыснул.
— А есть ли объяснение, почему он занялся именно египтологией?
— Думаю, найдется. Но, возвращаясь к вопросам более приземленным, надо признать, Гиацинт, что мы потянули за правильную веревочку. И могу поспорить: бункер, полный «семейных реликвий» добрейшего О'Коннора, хранит в своем чреве не одни только пожелтевшие фотографии. Уж больно мало египетских древностей в первом зале. Вопрос лишь в том, — я вздохнул, — как туда попасть?
— Скорее всего путем взлома!
— Вы такой эксперт в охранных системах?
— Нет. Но знаю кого-то, кто прекрасно с этим справится. — И он заговорщицки подмигнул мне. — Подлинного виртуоза в делах безопасности.
— Что такое?
Непонятно почему, он только хихикнул.
* * *
На следующий день около полудня, когда мы с Гиацинтом мирно проводили время в баре отеля, за нашей спиной раздался резкий голос:
— Привет, предки! Как дела, Морган? Все идет по нотам?
Я резко повернулся вместе с табуретом и, чуть не выронив стакан от неожиданности, тотчас признал верзилу, жизнерадостно скакавшего в нашу сторону. Одетый, как обычно, в огромные джинсы гармошкой, ширинка которых на пол-ляжки спускалась к колену, и в такую широкую тенниску, что казалось, будто он одолжил одну из моих собственных, с башмаками на ногах, вероятно, позаимствованными у космонавта, он жестикулировал, словно шимпанзе, потряхивая непотребно обесцвеченной копной волос, плавно меняющих оттенки от платиново-белесого до электрически-голубого.
— Ганс, — промямлил я, не веря глазам, — что… что ты… — Я повернулся к Гиацинту: — Что ему здесь надо?
— Поостынь, друг Спартак, — Keep cool! Меня нанял твой цветочек, спроси у своего благовонного дружка, и без паники!
Гиацинт метнул в него такой ледяной взгляд, что тот мгновенно потерял всякое желание кричать, как от хорошей оплеухи.
— Поднимемся в номер, — приказал Гиацинт голосом, в котором явственно проступало раздражение. — На нас все смотрят.
Я повернулся к человеку, облокотившемуся о стежку бара. Когда я посмотрел на него, он опустил глаза и уставился в чашку с кофе.
Мы поднялись на лифте, и, едва войдя в номер, я дал выход своей ярости.
— Ганс — один из самых квалифицированных специалистов в такого рода работе, доттор Лафет, — объяснил свои действия Гиацинт.
Я же, поднеся указующий перст к носу Ганса, вопросил:
— Значит — теперь Гелиос пожаловал тебе стипендию для занятий информатикой, да?
Он только пожал плечами:
— Ну да. Среди прочего… — (Про себя я призывал на его голову громы всех верховных божеств.) — Послушай, Морган, если начистоту: ты послал меня протирать штаны на университетских скамьях после всего, что я сделал в прошлом году. Разве не так?
— Ты бы лучше вспомнил, сколько тебе лет! Тоже мне новый Индиана Джонс выискался.
— Ганс совершеннолетний и прекрасно отдает себе отчет в собственных поступках, — вступился за него Гиацинт.
— Вы отдаете себе отчет, что при малейшем просчете этот мальчик окажется за решеткой на годы и годы? — не унимался я.
«Мальчик» рухнул на мою кровать и хватающим за душу свистом выразил свое отчаяние.
— Когда закончите препираться попусту, быть может, мы посмотрим, как вскрыть вашу консервную банку? Я приехал, чтобы вкалывать, а не для того, чтобы вы на меня орали.
Гиацинт вынул несколько документов из папки и протянул ему.
— Ничего не выйдет! — вмешался я, выхватывая листки. — Запрещаю вмешивать паренька в наши дела. — (Ганс только рот разинул.) — Закрой пасть! — приказал я ему и встал перед Гиацинтом: — Я еще согласен рисковать вашей и моей свободой и жизнью; у нас на то есть причины. Но не позволю делать из него…
— Он согласился, зная, что его ожидает. Мы на него не жали.
Я в отчаянии замотал головой:
— Ну разумеется! Вы просто сделали так, что он потерял голову, услышав обещание легких денег и безопасных приключений!
— Эй вы там! — вмешался парень. — А я могу принять участие в этих дебатах? Напоминаю тем, кто еще не усек: речь идет именно о моей жизни и о моем, а не чьем-нибудь еще будущем.
— У тех; кто на службе у Гелиоса, ни жизни, ни будущего нет, Ганс. Ты желаешь стать вот таким? — И я почти ткнул пальцем Гиацинту в лицо.
Последний только отстранился.
— Благодарю за комплимент…
— Прекрати читать мораль, Морган, я не горю желанием стать ни убийцей, ни злоумышленником. Мне только хочется тебе помочь. — (Я опять энергично замотал головой.) — Почему так? В последний раз я был недостаточно четок? — (Взглядом я дал ему понять, что он не ошибся.) — Согласен, порой меня заносит, но у нас с тобой выйдет бронебойная команда, ведь так? И подумай о своем родителе. И об Этти, который, как полный дурак, торчит в Индии. Чем быстрее мы здесь управимся, тем скорее вся эта история подойдет к концу.
— Значит, тебя и об этом поставили в известность?
— А ты, ты не собирался мне ничего рассказывать? А я-то думал, что стал почти членом семьи. — И поскольку я отвел глаза, он закончил обиженно: — Это такие сейчас у тебя шутки?
— Да нет же, что ты!
— Тогда почему я теперь не имею права ни в чем участвовать? Если мы все еще плечом к плечу, то так не поступают, разве нет?
— Ваши опасения, Морган, совершенно беспочвенны, — подал голос Гиацинт. — Ситуация не такая опасная, как в прошлый раз, я уже говорил вам это.
Ганс протянул руку, и я скрепя сердце вернул ему папку с документами.
Было уже два часа ночи, когда мы спустились на гостиничном лифте в паркинг.
Ганс был взвинчен и порывист, ни дать ни взять блоха, но его бравада тем не менее выглядела нормально — как способ придать себе отваги. Я же со своей стороны не мог отделаться от предчувствия, что все пойдет по худшему сценарию, и поневоле спрашивал себя, помогут ли нам в случае осложнений эти несколько часов, проведенных за изучением планов виллы.
— Спокойствие, доттор Лафет, — без особого успеха пытался ободрить меня Гиацинт. — Все пройдет хорошо.
Он положил на заднее сиденье сумки, которые тащил, и сел за руль.
Мы пересекли город, подобно сотням других туристов, поспешающих на праздник летней ночи, и свернули в направлении виллы О'Коннора.
Не доезжая километра два до старинного реставрированного монастыря, Гиацинт съехал с дороги и остановил машину в укромном уголке, скрытом зарослями олив. Потом схватил одну из привезенных сумок и стал вытаскивать оттуда какие-то предметы одежды, сплошь из черного хлопка, напоминающие военную форму для действия ночью.
