— Майк ждет меня, — Брюс взял винтовку.
— Да пошел он! Останься ненадолго, повеселимся.
— Нет, спасибо.
— Парень, посмотри сюда, — Вэлли опрокинул девушку, прижал одной рукой к кровати, а другой задрал платье выше талии.
— Внимательно посмотри и скажи, что все-таки уходишь.
Под юбкой у девушки ничего не было, лобок оказался гладко выбрит.
— Ну, Брюс, — смеялся Вэлли. — Ты — первый. Не говори, что я плохой друг.
Брюс взглянул на девушку. Ее ноги были крепко сжаты, все тело извивалось в попытке освободиться, она глупо хихикала.
— Мы с Майком вернемся перед комендантским часом. Чтобы ее здесь не было.
«Нет никакого желания, — подумал он, глядя на девушку, — все кончено». Он открыл дверь.
— Карри! — закричал Вэлли — Ты тоже придурок! А я думал, что ты мужик. Ты такой же, как и все остальные. Куколка Андре, пьяница Хейг. Что с тобой, дружище? Трудности с бабами? Ты такой же ненормальный!
Брюс вышел за дверь и остановился в коридоре. Насмешка сумела пробить панцирь, но усилием воли он постарался уменьшить причиненную боль. «Все кончено, она не может больше сделать мне больно», — он вспомнил женщину, но не ту, что осталась за дверью, а другую — свою бывшую жену.
— Стерва, — прошептал он, но затем быстро, почти виновато добавил про себя: — «У меня нет к ней ненависти. Ни ненависти, ни желания».
Холл гранд-отеля «Леопольд П» был забит народом. Жандармы с выставленным напоказ оружием, громко разговаривающие у стен и за стойкой бара, с ними женщины с цветом кожи от черного до нежно-коричневого, некоторые уже пьяны; несколько бельгийцев с видом ошеломленных и не верящих ничему беженцев; в кресле одинокая плачущая женщина с ребенком; белые люди с военной выправкой, но в штатском; несколько небрежно одетых искателей приключений с горящими глазами, беседующих с африканцами, одетыми в хорошие костюмы; группа журналистов, сидящая с видом стервятников за одним столиком. Все без исключения истекали потом.
Два южно-африканских пилота окликнули Брюса с другого конца холла.
— Эй, Брюс, как насчет глотка?
— Дэйв, Карл! — Брюс помахал рукой. — Очень спешу, может быть, вечером.
— Мы улетаем днем, — Карл Энгельбрехт покачал головой. — До следующей недели.
— Тогда и выпьем, — ответил Брюс и шагнул через центральную дверь на Авеню дю Касай. Его охватила волна жара от раскаленных стен домов. Он надел темные очки и подошел к трехтонному грузовику, где его ожидал Хейг.
— Я поведу, Майк.
— О'кей, — Майк переместился на другое сиденье. Брюс тронулся по Авеню дю Касай к центру города.
— Извини за ту сцену, Брюс.
— Ничего страшного.
— Я не должен был терять рассудок.
Брюс промолчал. Он смотрел на пустые, в большинстве своем разграбленные дома по обеим сторонам улицы. Стены в оспинах от шрапнели, вдоль тротуаров сожженные грузовики, похожие на панцири умерших жуков.
— Я не должен был обращать внимания на его слова, но правда бьет больнее всего.
Брюс, молча, нажал на акселератор, и грузовик стал набирать скорость. «Я не хочу ничего слышать. Я не твой исповедник, я просто не хочу ничего слышать». Он свернул на авеню Этуаль по направлению к зоопарку.
— Он абсолютно правильно вычислил меня, — настаивал Майк.
— У всех нас были неприятности, иначе мы здесь просто не оказались бы, — рассудил Брюс и, чтобы сменить настроение Майка, добавил. — Счастливцы. Кровные братья. Майк усмехнулся как-то по-мальчишески.
— По крайней мере мы имеем честь заниматься второй по возрасту профессией в мире. Мы — наемники.
— Первая профессия значительно веселей и лучше оплачивается, — Брюс свернул на боковую улицу и, подъехав к двухэтажному дому, заглушил мотор. Не так давно в этом доме жил главный бухгалтер горнорудной компании, а сейчас здесь было расквартировано подразделение «Д» специальных ударных сил под командованием капитана Брюса Карри. Когда Брюс стал подниматься по ступеням, полдюжины его черных жандармов прокричали привычное, с момента ввода войск ООН приветствие.
— ООН — дерьмо!
— А, — Брюс знал их уже несколько месяцев, — сливки армии Катанги.
Он предложил всем сигареты и, поболтав, немного, спросил:
— Где старший сержант?
Один из жандармов указал пальцем на стеклянную дверь, ведущую в гостинную, и Брюс с Майком прошли туда. Снаряжение беспорядочно свалено на дорогую мебель, камин наполовину забит бутылками, жандарм храпит на персидском ковре, одно из живописных полотен разрезано штыком, рама висит криво, кофейный столик наборного дерева пьяно покосился в сторону сломанной ножки, и вся гостиная пропитана запахом пота и дешевого табака.
— Привет, Раффи.
— Как раз вовремя, босс, — старший сержант Раффараро широко улыбался сидя в слишком маленьком для него кресле. — У этих проклятых арабов совсем кончились деньги.
Он указал на жандармов, сгрудившихся вокруг стола. В его лексиконе слово «араб» выражало осуждение и презрение, но не имело никакого отношения к национальности человека. Акцент Раффи всегда шокировал Брюса. Невозможно было предположить, что эта черная громадина будет разговаривать с чистейшим американским произношением. Но три года назад Раффи вернулся из США, где полностью овладел языком, получил диплом специалиста по земледелию, неуемную потребность в бутылочном пиве и гонорею.
Последней Раффи наградила второкуpсница Калифорнийского университета. Воспоминания о ней с дикой болью доставали Раффи, когда он сидел за бутылкой, а излюбленным лекарственным средством для него был бросок на дальность любого гражданина США. К счастью такой гражданин и необходимые, как катализатор, четыре — пять галлонов пива редко оказывались в одном месте, в одно время. Броски Раффи оставляли неизгладимое впечатление как у зрителей, так и у жертв. Брюс отчетливо помнил вечер в отеле «Лидо», где произошло одно из самых впечатляющих выступлений Раффи. Жертвами стали три корреспондента известной газеты. Американский говор, по мере того как становились громче их голоса, легко разносился по залу и достиг ушей Раффи. Он затих и молча допил недостающий галлон. Поднялся, вытерев пену с верхней губы, и уставился на американцев.
— Раффи, постой! — Брюс мог бы и не открывать рта. Раффи пошел по залу. Американцы заметили его приближение и настороженно замолчали.
Первый бросок был чисто тренировочным. К тому же у корреспондента были плохие аэродинамические качества — слишком сильное сопротивление воздуху животом. Обычный бросок футов на двадцать.
