Второй раз мне довелось встретить Парфена уже в отряде, и опять при необычных обстоятельствах. Дело было под вечер, в лесу. В сторонке от шалашей, под раскидистым деревом, весело потрескивал костер. Около него собрались партизаны. Приятное это занятие — сидеть в свободное время возле огонька...
Я подошел к костру, когда редактор отрядной стенной газеты «Гроб фашисту!» Гриша Воронин что-то с воодушевлением читал товарищам. Оказалось, что они обсуждают листовку, только что сочиненную Гришей. Листовка заканчивалась стихами
Затирайте, бабы, квас,
Ожидайте, бабы, нас
С Красной Армией придем,
Всех фашистов перебьем.
— А эта частушка для чего? — спросил один из партизан.
— Как «для чего»? Чтобы панику вызвать у гитлеровцев, — важно пояснил поэт.
— А вдруг они твою песенку обернут в шутку? Тогда и паники не будет, — выразил сомнение партизан, спрятав в густых усах ехидную улыбку.
— Ну как это ты не можешь понять простых вещей? — искренне удивился Гриша. — Ведь тут прямо и ясно сказано: «С Красной Армией придем, всех фашистов перебьем». Вот и пусть трепещут, ждут, когда придем...
Славный был юноша, этот Гриша! Восторженный, простодушный. До войны он заведовал клубом в Рославле и теперь в отряде, одержимый идеей наладить культурное обслуживание бойцов, все старался сколотить партизанский ансамбль песни и пляски. Гриша даже подготовил для ансамбля стихи, частушки, которые, увы, распевал пока один.
...На костре закипал чайник. Партизан, выразивший сомнение насчет стихов, достал из кармана пучок сухого кипрея и хотел было заварить чай. В этот момент будто из-под земли перед партизанами выросла фигура Парфена. Он молча обвел всех сидящих негодующим взором и с размаху ударил ногой по костру. Чайник опрокинулся, вода на углях зашипела, от костра повалил пар, смешанный с дымом. Не успели мы сообразить, в чем дело, как Парфен загремел:
— Кто разжег, ты, Гришка?
— Нет, Парфен Митрич, не я. Я только подошел, — скриводушничал оробевший поэт.
— Неужто не видите, что на корневище разожгли? Ведь засохнет дуб. Эх вы, варвары! Куда только командир ваш смотрит? И что за народ, ей-богу! — удивлялся Парфен. — Ничего им не жалко. Хоть весь лес сгори.
Широко расставив ноги, опершись на карабин, он выговаривал партизанам:
— Чтобы вырастить дерево, нужно десятки лет, а то и сотню. А загубить его можно в одну минуту. Понимаете вы это, безмозглые дурни!
Партизаны понимали только одно: в этот момент лучше всего промолчать, пока не пронесет грозу. На шум явился командир отряда Колесов.
— Вот, полюбуйтесь, что творят! — встретил его Парфен, показывая на костер.
Командир осуждающе покачал головой, соглашаясь С Парфеном, но еще не догадываясь, чем он разгневан. Чтобы поскорее уладить дело, отвлечь расходившегося старика, Колесов сразу заговорил с ним, протягивая руку.
— Вы, Порфирий Дмитриевич, очевидно, на партсобрание? (Парфен состоял в этом отряде на партийном учете). Оно сегодня не состоится.
— Как так?
— Часть коммунистов пошла на задание. И секретарь парторганизации с ними. Операция очень важная. Я хотел вас просить вот о чем: не можете ли вы дать нам одну подводу. У нас, как вы знаете, лошадей достаточно, но повозок мало. А скоро, пожалуй, придется в поход отправиться, — увлекая Парфена от костра, продолжал командир.
Проводив его взглядом, Гриша лукаво улыбнулся и, подмигнув мне, сказал:
— Видали, как расходился «комендант»?
— Какой комендант? — спросил я юношу.
— А Парфен Митрич. У нас его все зовут «комендантом» брянских лесов. Так и сторожит, боится, чтобы кто дерево не украл. Если, к примеру, вы при нем без надобности ветку сломите, то глядите, как бы он этой веткой не нахлестал вас. Сурьезный старик! И не подумаешь, что ему шестьдесят пять лет, — закончил Гриша, и в его тоне я опять услышал то скрытое уважение, с каким говорил о старом партизане Семка.
Обе эти встречи не вызвали у меня симпатий к Парфену. Казалось, он только и знал, что ссорился по любому поводу. Но в то же время в поведении старика было столько сознания своей правоты, достоинства и хозяйской уверенности, что он невольно возбуждал интерес к себе. В характере его угадывалась сильная воля, подчеркнутая независимость. Это можно было заключить и из отрывочных рассказов о нем. Мне очень хотелось сойтись поближе с этим человеком, но я не знал, как это сделать, да и — что греха таить! — просто побаивался его.
Вскоре, однако, желание мое неожиданно сбылось. По каким-то соображениям отряды, расположенные в Рамасухском лесу, должны были на время перейти за Десну и соединиться с основными силами партизанского края. Колесов послал утром за Парфеном, чтобы предупредить его.
— Так... — задумчиво молвил Парфен, когда командир сообщил ему о предстоящем передвижении, — оставляете, значит, Рамасуху? Немцы скажут, что вы испугались их.
— Так складывается обстановка. Да мы, вероятно, скоро вернемся.
— Понятно. Дело военное, говорить много не приходится,— рассудительно заметил старик. — Тогда я с вами отправлю своих, примерно около двадцати семей.
— Неужели так много?
— Вон как!— удивился Парфен. — Ты и не знаешь? Они у меня на базе живут. Когда фашисты сожгли Красную Слободу, Котовку, многие колхозники скрылись в лесу. Я их, понятное дело, взял к себе. Да ты не бойся, у нас есть лошади. Дети, старики поедут на подводах. Продукты тоже запасли. Пускай едут, за Десной им безопаснее.
Командир задумался. Его, видимо, смущало такое количество семей. Отрядам предстояло пройти километров сорок открытым полем, мимо сел, занятых гитлеровцами. Может быть, придется вести бои.
— Не свяжут они нас в дороге? До рассвета мы не успеем проскочить.
Случайно взглянув на Парфена, командир, к удивлению своему, увидел, что брови старика сошлись на переносице, глаза сощурились.
— Разве вы тут живете, чтобы себя охранять? Стоило ли для этого вооружать вас? — со злой усмешкой проговорил он. — Что ж, может, бросить людей на растерзание? Уж если для вас опасно, то я сам поведу их!
— Я, Порфирий Дмитриевич, не то хотел сказать, — начал Колесов, поняв свою оплошность. — Хотел посоветоваться с вами... Людей мы, конечно, не оставим.
Парфен что-то перебирал в трясущихся руках, отрывисто покашливал. Было видно, что он с трудом сдерживает себя. Желая поскорее окончить неудачно начавшийся разговор, Колесов добавил примирительным тоном:
— Пусть готовятся, сегодня в ночь...
— Хорошо, сейчас пойду собирать, — несколько успокоившись, сказал Парфен.
— А сами вы, надеюсь...
— Нет уж, благодарствуйте, — не дал договорить ему Парфен. — Останусь здесь. Чего мне, старику, уходить? Не бог весть как умна стратегия прыгать с места на место...
