До города Омо можно добраться на автомобиле. Но после ливней дороги в буше размыло, и президент выделил в мое распоряжение самолет.
— Хелло, мистер Эрмин?!
— Да, это я.
Ко мне подошел светловолосый улыбающийся толстяк в голубом комбинезоне — вылитый Гаргантюа с иллюстраций Доре! Толстяк протянул руку.
— Майкл Грим, сэр. Пилот. Имею приказ доставить вас в Омо.
— Отлично!
— Груз есть, сэр?
— Термоконтейнер с медикаментами, чемодан, пара коробок. Вон они, справа от стойки. Много?
— Чепуха. Эй вы! — крикнул пилот двум боям, стоявшим у дверей. — Волоките чемоданы к самолету. Да осторожнее, в том контейнере атомная бомба. — Грим захохотал и удалился, хлопая себя по брюху.
Я ожидал увидеть крошечный моноплан, который обсаживает богатых туристов в национальных парках. Канадский «турбо-траш» выглядел вполне внушительно.
Майкл Грим молчал ровно столько, сколько понадобилось времени, чтобы поднять самолет в воздух. Когда мы взлетели, его язык заработал вовсю. Первым делом Майкл сообщил, что женат, имеет двух детей, семья, естественно, в Канаде. А что им делать в этом проклятом месте? Сам он в Африке третий год, сначала был частным пилотом у одного миллионера-португальца, катал его черных девок. Отличная была работенка. Но потом миллионеру дали под зад, и ему, Гриму, приходится теперь травить мошек и опылять плантации.
Скосив на меня глаза-пуговицы, он вдруг добродушно поинтересовался, не еврей ли я.
— Нет.
— Поляк?
— Русский.
— Самый настоящий?
— А какие еще бывают?
— Со мной по соседству живут русские. Они никогда не были в России. А вы, сэр?
— Я из Сибири.
— О-о! — Он уставился на меня с таким изумлением, словно я у него на глазах оброс медвежьей шерстью. — На кой черт вам понадобилось лететь в Омо? В этой дыре малярия, комары и скука.
— Среди местных племен эпидемия лихорадки.
— Вы собираетесь лечить туземцев?
Я кивнул.
Майкл Грим презрительно выпятил нижнюю губу. Человек родом из Сибири, который лечит туземцев, недостоин внимания, даже если за ним сам президент присылает самолет. Хорошо, что я не сказал ему, что я эпидемиолог.
Порой мне кажется, что моя профессия куда более понятна воину из народности карамоджо, чем такому вот относительно цивилизованному человеку. Для карамоджо я — человек, изгоняющий злых духов. Это метафора, но смысл довольно точный. Спросите Майкла Грима, что такое вирус, и он начнет мямлить несусветную чушь.
Обычно, когда я называю свою профессию, собеседник поглядывает на меня с подозрением — не разыгрываю ли я его? От слова «эпидемиолог» веет минувшими столетиями и дымом костров, на которых сжигали трупы погибших от чумы. А что я делаю в наше благополучное время? И несколько успокаивается, когда я говорю, что работаю в Африке.
Пишут об эпидемиологах редко.
В газетах дают интервью кто угодно: футболисты, доярки, ортопеды, хореографы, сыщики, эстрадные дивы, звезды цирка — несть числа. Но эпидемиологов среди них нет. По-видимому, редакторы считают, что публиковать материалы о моих коллегах столь же неэтично, как и рассказы из жизни директоров кладбищ.
А жаль. Наивный технократ, воспитанный на чтении научной фантастики, полагает, что сенсации возможны лишь в ядерной физике, кибернетике, на худой конец в органической химии. И ему невдомек, что открытия в биологии — те, что уже сделаны, но особенно те, на пороге которых мы стоим, — явления почти иррационального порядка, от которых скорее отдает чертовщиной.
Многие ли, например, знают об ариновирусах, открытых в конце шестидесятых годов? О лихорадке эбола, смертность от которой превышает семьдесят процентов? В Судане, в одном из госпиталей из семидесяти шести врачей, сестер и санитаров, заразившихся от больных, от этой лихорадки погибло сорок человек. И это не середина прошлого столетия, а семидесятые годы нынешнего!
Ну а что происходит в современной иммунологии или генной инженерии? Помню, как лет двадцать назад меня потрясло зрелище: микроб, разрезанный, как колбаса. А сейчас святая святых — гены режут на кубики, переставляют их, как заблагорассудится, не зная точно, что может получиться из этого и не родится ли таким способом вирус, который уничтожит все живое?
Ржавый буш парил. Вспугнутые гулом мотора, нелепыми скачками удирали жирафы. Какой-то полоумный буйвол погнался за тенью самолета. У тускло блеснувшего озерца замерло стадо слонов.
Метрах в двадцати от самолета пронесся здоровенный гриф. Из-за этой несимпатичной птички погиб молодой Гржимек, один из наиболее ярких исследователей современной Африки. Гриф врезался в самолет, словно ракета.
Конечно, если откажет двигатель, самолет спланирует и его вполне можно посадить на площадке величиной с картофельное поле, но от этого не становится легче. Буйволам, слонам и львам вряд ли понравится наше появление.
На подлете к Омо попали в туман. Самолеты такого типа не оборудованы радарами, а горы в системе Великого африканского разлома не такая уж редкость.
Полосу тумана удалось пробить метрах в десяти над землей. Совсем рядом, под крылом, мелькнула ярко-красная крыша дома или ангара, и самолет ловко, я бы даже сказал, изящно, присел на посадочную полосу и, подпрыгивая на выбоинах, побежал к низкому, барачного типа сооружению, но, точно передумав, отвернул влево и замер на асфальтированном квадрате.
К самолету, веером разбрызгивая лужи, подкатила «тоета» — японский вариант «лендровера». Из машины выскочил человек в светлом костюме, распахнул огромный черный зонт и зашагал к «турбо-трашу».
Темная голова человека на фоне зонта была не видна, и казалось, по полю движется светлый костюм, увлекаемый грибовидным зонтом.
Я с трудом выбрался из кабины. Ноги дрожали от напряжения, Человек приблизился. Сверкнули в улыбке зубы, обозначая молодое привлекательное лицо. Его даже не портила бородка в форме помазка для бритья.
— Мистер Эрмин? Не так ли?
— Все правильно. Доктор Джозеф Торото?
— Да, сэр.
Мы обменялись рукопожатием. Доктор Торото был одного со мной роста, но лет на двадцать моложе.
— Как долетели?
— Неплохо.
Доктор Торото повернулся к водителю «тоеты».
— Помогите перенести вещи, Абачуга!
Торото улыбался, но взгляд его оставался настороженным. Мне это не понравилось. Когда собираешься идти в очаг, нужно быть уверенным в тех, кто рядом с тобой.
— В Швейцарии сейчас, наверное, прохладно, мистер Эрмин?
— Да уж не так душно. Вам приходилось бывать в Европе?
