логам, ютилось не менее 6 пасек и крохотный, умирающий Екипецкий посёлочек.
Дико и неприветливо ущелье Юзгалихи. Крутобокие травяные откосы, чередуясь с каменными кручами и грядами тёмно-зелёных пихт, вздымаются вверх до самых белков. Вверху в просвете между утёсами светлеет небо, зажатое обомшелыми скалами. Кудрявые кедры прилепились кое-где, кронами свисая в пропасть. А внизу грохочет, в белой пене злобно шипит речушка Юзгалиха. Сейчас она совсем небольшая, чистая и светлая. Скачет козликом, зажатая каменными обломками. Над рекой, пронизывая водяные струи, время от времени пролетает небольшая кургузая птичка, называемая водяным воробьём или оляпкой. Подрагивая длинным хвостиком, с камня на камень перепрыгивает изящная жёлтая птичка — горная трясогузка. Бурундучишко, по-птичьи пискнув, мелькнул полосатой спинкой и юркнул в кучу валежника. Голоса птиц не смолкают всё лето, и только зимой Юзгалиха замирает, заваленная огромными сугробами снега.
За горами, далеко над Тургусуном, всё время громоздятся тучи. В полдень где-то там громыхает гроза, а здесь, на Юзгалихе, моросит дождик, и бывает, как зарядит, так и шелестит совсем по-осеннему неделями. Как говорит Марфа, там, в верховьях Тургусуна, «гнилой угол», ссылаясь на слова своих дедов. От обилия влаги и растительность лезет, как на опаре. Скалистые «щёки» по руслу речки облеплены лепёшками бадана, выше — поля кипрея, приютившегося под пологом пихтача.
«Травяное безумие, — вздыхает Пётр Иванович и вдруг спохватывается: — Но они же, эти травы — кормилицы наши. Не будь этого разнотравья — откуда пчёлам брать мёд?» Потом мысли его переходят на другое:
«Будь он неладен, этот Феофан! — ворчит он на прежнего хозяина. — Выбрал же место, где пасеку поставить! И жить опасно, и ни травы накосить для скотины, ни дров подвезти. Зимой, да и весной тоже, того и гляди, оплывина задавит, в мае остерегайся Юзгалиху. Разбушуется так, что и избу может снести. Не дай Бог, не приведи Господи!» Нет, вовсе не тяготится Пётр Иванович ни своей работой, ни судьбой, ни жизнью в тайге. Напротив, на минутку остановится, оглянет всё вокруг — и душа его растворяется в благостном восторге: «Боже, как хорошо!»
Пётр Иванович приехал на Алтай в смутный и непонятный 37-й год, когда ни в чём не повинных людей забирали, и они исчезали неведомо куда. Забрали и отца Петра Ивановича, известного в округе человека. Кто сменил место жительства, тот остался жив. Так поступил и он. Приехал бобылём — ни жены, ни кола, ни двора. Один потрёпанный фанерный чемодан. Однако колхоз, куда вступил Пётр Иванович, помог: выделил участок с полуразвалившейся избой умершего пчеловода Феофана Серёгина. «Ты особо-то нос не вороти, — предупредил Волков, председатель, — у нас есть и такие, что до сих пор в землянках живут. В 30-е годы, когда пригнали, на зиму глядя, сколько душ померло! И язык-то особо не распускай. Работай да полмалкивай. Так-то оно лучше будет — живее будешь!»
«Хороший совет, — уже и сам смекнул Пётр Иванович, — жить-то оно всё равно хочется. — Однако “пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву”, — в который раз пришла в голову местная поговорка. Избе всё равно надо было пропадать — одна сырость, гниль да холод. Солнце, если бывает, светит всего часа четыре, а зимой — и того меньше. Чуть просушит ночную росу, и снова тень».
Пётр Иванович хоть стáтью не вышел, но лицо благородное, вовсе не мужицкое. Да и обхождение, манеры, разговор, а главное, эрудиция — всё выдает интеллигента. Оно так и есть — сам учитель, отец, дед и сёстры — все учителя с дипломами и образованием. И не из сибирских краёв — из России-матушки, с Волги. Но так уж жизнь повернулась, что оказался за тридевять земель от родного очага. «Не было счастья, да несчастье помогло». Была и беда, и горе, а вышло всё к лучшему. Помогло любительство, которым, опять-таки, занимались его предки и сам Пётр Иванович. Теперь оно как нельзя лучше выручило, став основным делом, и Дементьев сейчас даже представить себя не мог без пасеки и раздолья на природе. Он и сам не заметил, как за годы жизни на Юзгалихе этот лес, цветущие поляны, звонкие ручьи и холодные речки стали для него родными, больше, чем земля, где родился и вырос.
Жена у Петра Ивановича, Марфа, — из местных, работящая, хозяйственная, не избалованная, как бывают городские барышни. Хоть грамота невелика, но бог не обидел природным умом, таким, что образованному мужу всегда даст дельный совет. И Пётр Иванович к ней прислушивается.
Крестьянский быт — это работа от зари до зари. С одной скотиной сколько забот! Огородик — и без него нельзя, магазинов здесь нет. Конечно, основная работа — на пасеке. Целых двести ульев! А за пчёлами большой уход нужен, и главное — любовь к делу. Без этого никак нельзя, равнодушия пчёлы не простят.
Все дни в работах и заботах, но грех на судьбу обижаться. Вот и детям можно порадоваться — все в родителей пошли. Дома хорошие помошники, учителя в школе хвалят. Их у них трое: погодки Роман и Степан уже подростки, на два года младше Наденька, она же Лялька, она же Леля.
«Все мы лесные люди, — не раз говорил Пётр Иванович. — Вот взять меня: прирождённый, потомственный горожанин. Учительствовал, как и мой дед, как и отец, а теперь не мыслю себя без леса и без вот этих гор с цветами, травами и пчёлами. И никакой город мне не нужен».
И Рома слушает и мотает себе на ус. И правда, хорошо в лесу, но вот загвоздка: всё самое интересное в мире происходит вовсе не в лесу, а в городах. Там наука, там делают открытия, изобретают машины, там есть искусство. Там кипит жизнь. Рома ещё с шестого класса в школе прослыл энциклопедистом. Услышав это, Пётр Иванович не удивился, а только сказал: «Читай больше книг, в жизни всё пригодится». Стёпа тоже доволен — можно гордиться старшим братом, — а Надюшка объяснила всё по-своему: «Это оттого, что папа выписал Большую советскую энциклопедию и чуть ли не каждый месяц приносит из Столбоухи толстые тома, пахнущие типографской краской и с множеством картинок».
И верно, энциклопедия — гордость библиотеки Петра Ивановича. Сухое изложение фактов, но масса информации. Сам он в неё заглядывает время от времени, а у Романа это книги для чтения. И всё-то ему интересно: и техника, и история, и география, и те же птицы, что снуют вокруг дома. А почему так, он
