Разъяренная охрана открыла стрельбу по окнам камер. От двери к двери заметались тюремщики, приказывая прекратить пение. Но песня стихла, только когда охранники ворвались в камеры и обрушили на узников удары прикладов и стальных прутьев.
…Густав вздрагивающими от боли руками взял газету. И хотя это был фашистский «Фелькишер беобахтер», Густав хотел сберечь собственное признание гитлеровцев в поражении их «последнего и решающего наступления». Он верил — с этого дня начинается победное летосчисление безостановочного, всесокрушающего наступления Красной Армии, которая придет и сюда, к берегам голубого Дуная, неся на своем красном, пролетарском знамени зарю освобождения и для его народа, и для его родины!
Густав твердо смотрел в будущее. Он знал: что бы теперь с ним ни случилось, каким бы новым пыткам и мучениям ни подвергали его палачи, он перенесет все с гордо поднятой головой, ибо он, как и его товарищи, служит справедливому делу и, какими бы большими ни были жертвы с их стороны, они одержат победу.
Цепочка партизан спускалась на дно ущелья. Оттуда доносился клекот реки, тянуло сыростью и гарью. Где-то внизу на обочине шоссе, должно быть, горел костер. Вечерний туман смешивался с дымом.
Партизаны спешили до темноты поспеть к условному месту встречи с группой Крафта. Проводником шел шахтер Стефан Гротт. Его старший брат, лесник, остался на перевале ждать возвращения партизанского отряда, чтобы провести его назад на базу одному ему известными горными тропами.
Под ногами Ивана и Петра, шедших в середине цепочки, срывались, скатывались по глинистым ложбинкам, промытым дождевыми потоками, мелкие камни. Они звонко ударяли о корни сосен, проступавшие из-под земли, впивались в мягкие подушки моха, пропадали в хвое еловых ветвей.
Нет, не могли пожаловаться два неразлучных друга на судьбу, хоть и побратала она их досыта с горем, с мукой и болью фашистской неволи… Беспощадно швыряла их жизнь в страшную бездну гитлеровской каторги не раз и не два. Вскоре после побега с шахты, пробираясь к Дунаю, где один из австрийских речников, член подпольной организации, должен был помочь им пробраться еще дальше на восток, к Родине, они не смогли уберечься от эсэсовского патруля. Тогда их тюрьмой стал концлагерь Маутхаузен. Но друзья снова помогли им бежать.
Теперь настал черед двух этих советских парней протянуть руку помощи солдатам подпольного фронта, проложить им путь к последнему перевалу.
Перед тем как отряд покинул партизанскую базу в штирийских Альпах, бойцы собрались на короткий летучий митинг: ведь им предстояло выполнить особое задание — доставить в расположение отряда бюст Ленина, спасенный подпольщиками.
Взял тогда слово и Иван. Трудно было ему немногими немецкими словами, которыми он владел, передать все, что переполнило сердце. Но каждое произнесенное им слово было созвучно тому, о чем думали в эту торжественную минуту его товарищи, боевые друзья, и поэтому каждому он сумел передать частицу своего душевного горения, своей преданности общему делу, своей веры в победу, любви к социалистической Отчизне.
Комиссар отряда, ветеран антифашистского Сопротивления, друг немецкого коммуниста Крафта, баррикадный вожак венских рабочих еще с памятного восстания против диктатуры Дольфуса в феврале 1934 года, взволнованно слушал русского партизана. Иван говорил о Ленине, и перед комиссаром, любовно прозванным в отряде «партизанским отцом» за его душевную теплоту и отеческую заботу обо всех и каждом, во всем своем величии и красоте раскрывались черты советского человека, воспитанного ленинской партией большевиков, грани того характера, который выплавила Октябрьская революция, закалила гражданская война, отшлифовала стройка первого в мире социалистического государства.
Разве мог он с командиром отказать в просьбе Ивану и Петру и не включить их в отряд, который выступал на подмогу подпольщикам Крафта? Отряд сформировали из самых выносливых и закаленных в альпийских схватках бойцов: путь предстоял долгий и нелегкий — нехожеными тропами, через неприступные перевалы и пропасти. Пройти же его надо было форсированным маршем за каких-то несколько часов, а потом — обратно, без отдыха и передышки…
Комиссар прошел мимо строя партизан, готовых к походу, в последний раз придирчиво осмотрел их снаряжение. Пожал, прощаясь, мозолистые, задубленные ледяными ветрами и палящим кварцем горного солнца руки партизан. Заглянул в их глаза. Чуть дольше обычного задержал в своей ладони руку Ивана, потом Петра. На какое-то мгновение появилась беспокойная мысль: «Выдержат ли?» Ведь прошло не более недели, как эти два парня бежали из фашистской неволи. «Не успели даже обрасти мясом», — говорили партизаны, с болью и сочувствием глядя на исхудавших, истощенных так, что казалось, подуй легкий ветерок — и свалит на землю бывших узников нацистского концлагеря…
С того самого момента, как за Иваном и Петром закрылись ворота Маутхаузена, друзей снова не оставляла мысль о побеге, хотя вырваться из крепостных стен концлагеря, казалось, невозможно. Да так оно и было бы, не совпади их заточение с набором в рабочие команды, которое проводило лагерное начальство для прибывшего в Маутхаузен представителя концерна Геринга. Друзьям посчастливилось: они попали в одну команду «ост-арбайтер». Несколько десятков «восточных рабочих» загнали в товарный вагон, запломбировали и под эсэсовской охраной доставили на лесоразработки в Альпы. Вскоре Ивану и Петру удалось связаться с братом грюнбахского шахтера: границы лесничества Гротта подходили вплотную к баракам, где за двойными рядами колючей проволоки помещались «ост-арбайтер». Леснику Карлу Гротту пришлось умаслить начальника эсэсовской охраны, чтобы получить разрешение самому отобрать среди узников несколько человек для ремонтных работ на усадьбе лесничества. В ход пошли пачки сигарет, охотничьи трофеи — фазаны, косули, кабаны, да и партизаны помогли — передали ему для подкупа эсэсовца крупную сумму марок, «конфискованную» в одной гестаповской канцелярии отважными разведчиками…
Так пленные попали в «команду плотников», посылаемую из концлагеря на работы в лесничество.
Но бежать оттуда было еще невозможно: гестапо сразу заподозрило бы лесника, а партизанский отряд не мог терять столь надежную базу, как усадьба Гротта. Поэтому и решено было напасть на конвой, сопровождавший «команду плотников» по дороге из лесничества в кацет. Карл Гротт предупредил Ивана и Петра, чтобы они в любой момент были готовы поддержать действия партизан, напасть на конвой с тыла. И вот однажды, когда узники возвращались в лагерь «ост-арбайтер», пересекая густую рощицу молодого ельника, двигавшийся впереди эсэсовец рухнул как подкошенный, сраженный наповал метко брошенным из кустов кинжалом. Остальные охранники в замешательстве остолбенели. Ведь кругом было тихо, не треснула ни одна ветка. Растерянностью эсэсовцев не мешкая и воспользовались партизаны, появившиеся из кустов перед остолбеневшей охраной, и узники. Большая часть охраны была бесшумно уничтожена. Все обошлось бы благополучно, если бы у одного из эсэсовцев, оглушенного ударом карабина, при падении самопроизвольно не выстрелил автомат…
