По лестнице Луно спускался в непроглядной темноте, держась правой рукой за перила. Они долго петляли по узким коридорам «профилактория» мадам Агухеро, пока наконец Бастос не шепнул: «Внизу толкнете дверь и попадете в подъезд, направо — улица». Луно вышел на улицу. Все оказалось простым, как маисовый коржик. Старая лиса Бастос, дама если бы хотел, не смог бы сказать больше того, что сказал. Белый самолет с двумя голубыми поперечными полосами а этой стране принадлежал дону Льяносе — одному из немногие. местных миллионеров. Самолет взлетал, видимо, на авиабазе «Сельва-2», на которой служит зять Льяносы полковник ВВС Октавио Гермес. Так что союз капитала с вояками просматривается невооруженным глазом. Судя по всему, машина запущена… В операции скорее всего замешаны либералы и «демократические католики», у которых хватает денег. «Аль Капоне и K°» на вертолетах доставили из соседней Парайи — больше неоткуда, — и подчиненные Гермеса аккуратно провели их через границу. И, значит, без заброски в Парайю своего человека не обойтись. На прессу рассчитывать трудно, пока в руках нет неопровержимых доказательств.
На улице Луно почувствовал озноб и даже передернул плечами, пытаясь стряхнуть с себя впивавшиеся в кожу иголки. Он смешался с толпой, словно прячась от пронизывающего ветра. Люди обтекали его справа и слева, из настежь раскрытых кофеен волнами катились сладко-душистые ароматы, пахло свежими булочками и кофе, везде играла музыка; а Луно никак не мог попасть в ритм улицы и не всегда успевал уклониться от идущих ему навстречу людей. И тогда Луно резко свернул влево, в парк Свободы, но напрямик, мимо высоких, пульсирующих фонтанов не пошел. Ускорив шаг, он свернул на дорожку, огибавшую центр парка.
И только в библиотеке, в совершенно пустом зале периодической печати, где к тому времени включили большинство светильников, он почувствовал себя лучше. С этого момента начиналась серьезная работа. Ему нужно было кое-что уточнить. Полученная от «шефов» информация почти ничего не проясняла, хотя и выводила на главное — на людей, специалистов-медиков. И среди них нужно найти того, кто согласился бы помочь, а быть может, и… Сначала в голову ничего не приходило, но потом Луно вдруг почувствовал смутный толчок. Память зацепилась за какую-то фамилию, и мысли начали вращаться вокруг нее. Уго Пико, молодой доцент медицинского факультета университета. Его хорошо знает Фелиппе, Фелиппе Альварес, родной мой брат… Он слушал у Пико на втором курсе лекции по психопатологии. Уго Пико… В свое время он работал в молодежных демократических кружках. Затем, как рассказывал Фелиппе, полностью отошел от политики. Занимался только наукой, стажировался в Соединенных Штатах. В картотеке должны быть сведения о том, где, когда и какие статьи (кроме сугубо специальных, научных) опубликовал Пико и какие отклики они вызвали. Порывшись около часа в газетах, Луно мог считать, что составил какое-то мнение об этом человеке.
Несколько лет назад Пико опубликовал большую статью, попытавшись перевести на язык психологии некоторые социальные проблемы. Когда человек чувствует себя несчастным? Тогда, когда не видит в своей жизни того, без чего он ее не представляет. Ему хочется иметь возможность не заботиться о еде и одежде, хочется растить и воспитывать своих детей. Не отказываться от самых простых человеческих удовольствий. Чувствовать, себя свободным и независимым. И позволять себе кое-что и сверх этого. Но ведь он не один и вынужден считаться с существованием других людей. Так же, как те обязаны считаться с ним. Поэтому стремление к власти и богатству должно пресекаться в зародыше обществом. Вывод: обществом, способным удовлетворить потребности, заложенные в человеке самой природой и воспитанные цивилизацией, может стать лишь общество коммунистическое.
Статья была немного наивной, однако не до такой степени, чтобы на нее должен был обрушиться шквальный огонь критики. Луно вспомнил то, давнее уже, если смотреть с высоты сегодняшнего дня, время: то был период, когда общественная мысль переживала состояние застоя, — так бывает всегда, когда одни идеи успели исчерпать себя, а другие еще не созрели; и наступает период на то чтобы сомнений и шатаний, но какой-то инерции — жизнь идет, маховик ее вращается, но ничего нового не происходит. И тогда достаточно малейшего повода, чтобы накопившееся неудовольствие выплеснулось наружу. Наверное, подобное произошло в случае и с Уго Пико. Недостающим поводом стала его статья. И на Пико набросились. Правая пресса и анархисты саркастически посмеивались, словно соревнуясь в остроумии, а «леваки», будучи «непревзойденными теоретиками», увидели в выводах Пико «вульгарный идеологизм» и «биологический коммунизм». Правда, влиятельные органы печати в бесплодную говорильню не включались. В результате Уго Пико отхлестали, как мальчишку, но защитить или по крайней мере вступить с ним в теоретическую дискуссию никто не решился или не захотел. Мог ли Пико просто обидеться, махнуть на все рукой? Заняться, как ему могло бы показаться, более практическими делами? Конечно, мог. И махнуть рукой на политическую борьбу: есть, в конце концов, и более серьезные теоретические проблемы. Луно хотелось верить, что Пико хоть чем-нибудь поможет ему. Другого выхода у Луно не было.
Он отдавал себе отчет в том, что разговор с Пико будет трудным. Каким стал Пико сейчас? И в какой степени — без этого не обойтись — можно открывать ему карты, чтобы он понял всю неординарность и сложность ситуации и то, что в начавшейся игре на кон ставится множество жизней, спасти которые сейчас может только он, Пико.
Когда он пришел домой, было уже темно. Это был, собственно, не его дом, однако Луно считал его своим, поскольку его единственный брат Фелиппе Альварес стал приемным сыном супругов Альварес. Луно хорошо знал хозяев дома, хотя и представился им давним товарищем их сына.
Луно стоял возле живой, коротко стриженной изгороди, поглядывая на темный двор, темные окна; стоял и думал…
Хотя и давно это случилось, но он помнил все так, как будто дело происходило вчера. Луно было четырнадцать лет. В полночь в их квартиру ворвались национальные гвардейцы из «ночного эскадрона» и увели отца с матерью. Они очень торопились или просто не обратили на это внимания, но их, детей, прихватить с собой забыли. Луко понял: гвардейцы скоро вернутся и за ними, а те, кого забирают в полночь, бесследно исчезают. И он стал надевать на себя и на семилетнего Фелиппе первое, что попало под руку, из ящика стола выгреб какую-то мелочь, поднял с пола не замеченные гвардейцами отцовские часы и по темной лестнице поволок за собой насмерть перепуганного Фелиппе.