СЕРГЕЙ ЖЕМАЙТИС
НАЛЕТ «ЛАПОТНИКОВ»
Рассказ
От самой переправы через Дон широкая уезженная дорога взмывала вверх на меловые кручи. Стонали машины, одолевая бесконечный подъем, надрывались лошади, попарно впряженные в брички. По обочине дороги поднималась цепочка солдат. Они шли на передовую не спеша, часто останавливались, курили, глядели на придонскую равнину. С горы верхом на маленьком пегом коньке спускался толстый солдат с большой кожаной сумкой на боку. Он откинулся назад, туго натянул поводья и смотрел, как все кавалеристы и шоферы, с легким презрением на пехотинцев и на весь мир. Иванов помахал рукой.
— Здорово, Кульков! За почтой?
Кульков молча кивнул, но, проехав несколько шагов, обернулся и крикнул тенорком:
— Эй, старшой! Твой Степанов в зенитной батарее комвзвода. Вон там на пригорке возле леса!
— Спасибо, браток!
Почтальон звонко шлепнул лошаденку по крупу и заорал неестественно свирепым голосом:
— Куда несет тебя, тварь нерусская!
Кто-то из солдат сказал:
— Этого коня он, ребята, у венгерского генерала отбил! Чистых кровей скотинка.
Солдаты грохнули.
Ложкин улыбнулся, спросил:
— Нашел своего Кешку?
— Как будто. Зайдем. Посмотришь на моего дружка. Спасибо Кулькову! С виду воображает, а видно, парень душевный.
— Давай заглянем, — согласился Ложкин, — до вечера далеко, к тому же сибиряки народ гостеприимный.
— Встретит как надо! Чай организует. — Иванов покрутил головой, усмехнулся. — Чудно у нас с ним получилось, с этим Кешкой. Он из Черепановки, это в десяти верстах от наших Елагиных заимок. Знали мы с ним друг друга давно, еще по школе, но чтоб дружить, так этого не было. Встретимся, поговорим, покурим, и до новой встречи, словом, как говорят, шапочное знакомство. И тут, надо же случиться, влюбились разом в Соню Северьянову. Красавица, веселая… Сойдемся с Кешкой, в глазах темнеет, прямо хоть бери пистолеты и стреляйся из-за Сониных прекрасных глаз. Да скоро помирила нас Софья — выскочила замуж за Петьку Грохотулина. Парень под стать ей самой: гармонист и балагур. Обвел нас, чертяка, вокруг пальца. Смех! Мы через него ей записки передавали. Нашли наперсника! И вот на почве общей несчастной любви подружились мы с Иннокентием. Деревни наши не так чтоб уж рядом, а каждую неделю виделись, то он ко мне на мотоцикле примчится, то я к нему, рыбачили вместе, охотились. Было время! За два года перед войной он в военную школу ушел. Математик он замечательный! Для всего класса задачки решал. Ну и стрелок я тебе скажу… — Иванов стал рассказывать об охоте на перелетных гусей.
Они обогнали обоз. Ездовой, весь в белой, как мука, пыли говорил солдату, который шел рядом с бричкой:
— Сейчас там, ниже по Дону, арбуз солят. Ох, и арбуз! Только ножом ткнешь, а он хрясть — и расколется. Нутро у него как в серебре от сахара, возьмешь его…
Ветер уносил с дороги белую пыль. Под горой рычали машины. Собеседник ездового испуганно сказал:
— «Рама», вот язва! И зудит и зудит!
Снизу из сосняка застучали зенитки. «Рама» спикировала, спасаясь от разрывов, и ушла над Доном за линию фронта. Иванов спросил:
— Видал, как под самым брюхом врезали? Унесла ноги! Но они ее подсидят. Это еще Кешка со своей батареей не вступил, а то бы закувыркалась!
— В «раму» попасть трудно.
— Это почему?
— Она все время меняет курс.
— Доменяется. Ты Кешку не знаешь. Он белку в глаз бьет!
— Тут, видишь ли, другие принципы стрельбы.
— Он ей покажет принципы!
— Ну хорошо…
— Нет, совсем не хорошо! Какие, к дьяволу, принципы для фашистов — бей, и все!
— А вот это уже и есть принцип.
— Ну ладно, с тобой не сговоришь. Ты в споре как репей: его с рукава сбросишь, а он за штанину цепляется. Ну да ладно, я же знаю, к чему ты клонишь. Самолет, конечно, не белка, да и пушка эта не мелкокалиберная винтовка.
Они поднялись на меловую кручу. Дорога уходила в низкий густой лес, зеленой овчиной укрывавший нагорье. Зенитная батарея вытянулась в линию на опушке, в редком кустарнике. У орудий стояли расчеты, доносились слова команд.
— Кажется, не вовремя, — сказал Иванов, щурясь на солнце: туда были направлены стволы орудий. — Да ничего, подождем пока отстреляются. Интересно посмотреть со стороны, как другие воюют. Летят! Слышишь?
Ложкин лег на траву и стал смотреть в бледно-голубое жаркое небо. Оно еле слышно гудело.
— Идут на переправу, — сказал Иванов. — Солнцем прикрываются.
Ложкин закрыл глаза, спину покалывали сухие травинки. Глаза у него слипались. Сегодня они с Ивановым вскочили на рассвете, когда лейтенант Бычков с тремя разведчиками привел «языка».
— Сержант Ложкин, принимайте продукцию! — громко сказал лейтенант, входя в комнату.
Бычков был весел, возбужден и, как всегда, свежий и чистый, только сапоги запылились. Немецкий майор, высокий, гладкий, весь в желтой глине, жалко улыбался, стоя между Свойским и Четвериковым.
— Ну боров! — сказал Свойский, вешая на стенку автомат. — Не хотел, паразит, идти, полдороги тащили волоком.
— Пудов восемь, — заметил Четвериков.
Ложкин спросил пленного, не хочет ли он напиться после столь утомительного пути.
Майор выпил двухлитровый котелок воды и, захлебываясь, стал рассказывать, как его взяли в плен из-за нерадивого денщика Шульца.
— Что он там оправдывается? — спросил Свойский.
— Говорит, что попал в плен из-за растяпы денщика, который не вычистил его пистолет, и «вальтер» дал осечку.
— Это мы сейчас проверим, — Свойский вытащил из кармана новенький «вальтер», отвел предохранитель и поднял пистолет к потолку…
Сон перемежался с явью. Ложкин слышал и стрекот кузнечиков и уже совсем близкий гул самолетов, улавливал замечания Иванова и, заснув на миг, услышал смех разведчиков и приказание лейтенанта Бычкова отвести «языка» в штаб дивизии, увидел Свойского с пистолетом в руке и жалкое, растерянное лицо пленного.
«Что же он не стреляет?» — подумал Ложкин и тут же увидел, как дрогнула рука Свойского, почувствовал, как в уши что-то больно ударило, и проснулся. Сел. Зенитки вели частый огонь.
— «Лапотники» летят! — сказал Иванов. — Разбудили?
— Да, я немного вздремнул, — ответил Ложкин, глядя на самолеты с торчащими шасси, за что они и были прозваны «лапотниками».
— Карусель завели, сейчас пойдут. Переправу хотят раздолбать. А наши мажут!
Пикирующих бомбардировщиков было десять, они медленно кружились на километровой высоте, образовав кольцо. Белые разрывы появлялись возле них и висели, как детские воздушные шарики. Самолеты казались неуязвимыми и хвастались своей зловещей силой. Один внезапно накренился на крыло и с надрывным воем стал почти отвесно падать на узенький мост через Дон. На мосту застряла санитарная машина, а за ней растянулся длинный хвост подвод и грузовиков.
