Карлос залепил отверстие от пули клейкой лентой. Когда Альмен стоял так, это отверстие приходилось точно на уровень его сердца, которое теперь бешено колотилось при мысли о том, на каком тонком волоске он был от смерти и как бесстрашно он встретился с тем, кто чуть не убил его.
Он поставил диск Нила Янга — Harvest. Но этот альбом напомнил ему о временах в Чартерхаусе и тем самым о Терри. Он нажал на кнопку off.
Когда время приблизилось к пяти, он уже не мог выдержать дома. Он оделся, вызвал господина Арнольда и велел ехать в Гольден-бар. Там он выпил «Маргариту», стараясь не слушать то, что говорили Келлерман, Кунц и Бионди об убийстве Таннера. Но понял, что до сих пор не известно ничего нового. Дескать, полиция еще не вышла на след. Но они, дескать, всегда так говорят.
Он отказался от второй «Маргариты», привычно подписал счет, хотя у него были полные карманы денег, и отправился на Променад для раннего ужина.
Меню блюд из дичи он лишь пробежал глазами и отложил в сторону. В настоящий момент он был по горло сыт охотой и охотниками. И выбрал рыбу. Что-нибудь легкое, от чего он не ворочался бы с боку на бок, а спокойно заснул бы этой ночью.
Незадолго до десяти он еще раз заглянул в «Гольден-бар», где к этому времени было приятно спокойно, чтобы выпить перед сном пива. Не пробило и одиннадцати, когда он уже лег в постель. Прочитал несколько страниц, погасил свет и стал слушать ветер, который пел ему колыбельную.
Бледная полоска света на потолке над карнизами штор еще не показалась, когда Альмен проснулся. Его будильник показывал половину шестого, слишком рано для утреннего чая. Несмотря на это, он встал. Он должен был узнать, не сообщат ли средства массовой информации что-нибудь новое о случае со стрекозьими вазочками.
Он накинул халат и вышел из спальни. Пахло кофе и тостами, непривычно для этого часа. Карлос пожелал ему “muy buenos dias, Don John”и попросил его присесть в «салоне», как он это называл.
Там уже был накрыт завтрак. Рядом с тарелкой лежали компьютерные распечатки. Карлос просматривал онлайн-прессу и распечатывал то, что представляло интерес. И вот наконец-то она — информация, которую Альмен ждал с таким нетерпением!
В случае с кражей произведений искусства, которая десять лет назад привлекла к себе большое внимание — на выставке произведений Эмиля Галле были похищены экспонаты стоимостью в несколько миллионов франков, и еще несколько экспонатов оказались уничтожены или повреждены, — дело неожиданно сдвинулось с места. Арестовали главного подозреваемого, а пять похищенных произведений — знаменитых вазочек со стрекозами — конфисковали.
Пять! Терри даже не потрудился надежно спрятать остальные четыре!
Альмен вскочил, налетел на растерянного Карлоса, наблюдавшего за реакцией Альмена, стоя в дверях, обнял его и расцеловал в обе щеки.
Карлос смущенно утерся.
— Hay más, там есть еще, — он указал на распечатки на столе.
Другое сообщение возвещало о смерти — оно публиковалось в разделе экономических новостей. Как вчера дал знать пресс-секретарь холдинга Хирта, его управляющий и единственный акционер Клаус Хирт умер от остановки сердца. Некролог последует.
Наступила весна. Те старые деревья виллы Шварцаккер, что носили листву, нежно зазеленели. Форсайтии устремили свою желтизну в бледно-голубое небо, сирень тихо прятала свою лиловость в листве.
Было воскресенье, ритуал чистки обуви. Альмен сидел на высоком фортепьянном табурете от своего нового «Бехштейна», поставив одну ногу на черный ящик чистильщика, и смотрел на работу Карлоса, после стольких лет все еще зачарованный элегантностью и ловкостью его пальцев.
Случай вазочек со стрекозами вызвал большое волнение в прессе. Вновь и вновь в печати появлялись очередные подробности:
Семья Веренбуш, состоявшая из представителей высшего света нации, попала в финансовые трудности, которые были устранены за счет мошенничества со страховкой. Семья располагала коллекцией произведений Галле национального значения, в том числе знаменитыми вазочками со стрекозами стоимостью в несколько миллионов франков. Терри Веренбуш, сын главы семейства, похитил их в тот момент, когда они были арендованы для выставки в музее «Лангтурм». Сумма страхового возмещения помогла семье преодолеть финансовую пропасть и снова встать на ноги.
Дело раскрылось спустя десять лет, когда один посетитель случайно опознал одну из вазочек в витрине в комнате старого главы семейства и информировал об этом полицию.
Обыск родового гнезда позволил обнаружить и остальные четыре стрекозы. Следы ДНК, зафиксированные тогда на месте преступления, настолько изобличили Терри Веренбуша, что он с тех пор находится в предварительном заключении. Оно продлено до судебного разбирательства после того, как его пистолет, найденный при обыске, без сомнения показал, что выстрел, которым недавно был убит торговец антиквариатом и предметами искусства Джек Таннер, произведен именно из него. Полиция исходит из того, что погибший стал жертвой устранения посвященного в дело.
Альмен получил от полиции вознаграждение. Заслуженное, как он считал, поскольку благодаря его скромной подсказке следствие вышло на убийцу Таннера.
Суммарные девятьсот тысяч франков на первый взгляд могли бы показаться большим состоянием. Но после выплаты ста тысяч Карлосу — обговоренный гонорар за его помощь и за идею повысить сумму выкупа Терри с четырехсот до пятисот тысяч — и приобретения нового рояля осталось всего-то шестьсот шестьдесят тысяч.
Альмен не заметил постукивания Карлоса по подметке, которым тот просил сменить ногу. Пожалуй, единственный еще действующий гватемальский чистильщик обуви со ста тысячами франков на счете повторил свой сигнал с плохо скрываемым раздражением. Такая невнимательность клиента сбивала его с ритма и стоила ему драгоценных секунд.
Некоторые неотложные ремонтные работы и благоустройство в доме садовника и в библиотеке тоже истощили капитал. Опять же выкуп кое-каких опрометчиво проданных предметов, украшающих его коллекцию мебели в стиле модерн, тоже был недешев.
Прибавить сюда то, что Альмен обнулил все свои долговые записи. А также расплатился с кредиторами, давно уже переставшими рассчитывать на это. Последнее дало ему не только хорошее внутреннее чувство, но оказалось еще и сильной мерой для поправки имиджа. Альмен не сомневался, что продержится эта мера долго, также и во времена — которые, как он надеялся, никогда не повторятся, — когда это может ему пригодиться.
