Ближе к вечеру они переоделись в вечерние платья-костюмы, бабочки-смокинги. Айна такое платье себе выбрала – умереть и не встать: с очень открытым декольте и с умопомрачительным разрезом. Видал бы Лёха Сизый этот наряд, то-то бы психанул, никуда бы Айну не выпустил, даже для пользы дела, а платье это постыдное – порвал бы на мелкие клочки.
Ник ограничился, кроме классического смокинга и бабочки – ясен пень, только чёрными очками, делающими его неотразимо-загадочным, да прихватил с собой пузатый кожаный саквояж.
Через портье вызвали такси, за полчаса доехали до нужного места.
Вот оно – громоздкое здание, выкрашенное в яркий красный цвет, на фасаде дома крупно было выведено белыми неровными буквами: «Restaurant MOSKWA».
Тут же подбежал халдей в раззолочённом сверх всякой меры тёмно-зелёном кафтане, предупредительно распахнул двери такси, угодливо зачастил:
– Гутен таг, майне либе дамен унд херрен! Битте, битте!
Ник, выдав шофёру пару купюр, вылез из машины, невежливо отпихнул халдея в сторону, протянул Айне руку и помог ей элегантно покинуть автомобиль.
Мимо двух таких же раззолочённых швейцаров прошли в помещение ресторана.
– Ёлы-палы, – чуть слышно (на русском языке), прошептал Ник, – сплошной восторг и полная уважуха…
Всё вокруг было оформлено в стиле – «Очень богатый русский боярин, ни в чём удержу не знающий»: вокруг сплошное сусальное золото, разномастные кресты, матрёшки, балалайки, портреты русских Императоров и Императриц, прочих важных особ, включая Адольфа Гитлера.
В особой нише располагался позолоченный столик – на позолочённых же ножках. На узорчатой столешнице лежала огромная книга в бархатной обложке, украшенной драгоценными и полудрагоценными каменьями.
– Это наша ресторанная книга, предназначенная для почётных посетителей, – пояснил халдей. – Полистайте, уважаемые гости, посмотрите, кто сюда заглядывал до вас.
Ник лениво полистал толстые страницы и мысленно усмехнулся: – «Такое впечатление, что сюда весь цвет русской иммиграции заходить изволил: князья, графья, действительные тайные советники, известные балетные примы. Да и местная австрийская элита, включая министров и генералов, не гнушалась в этой книге черкануть пару слов…. Ага, а это то, ради чего и ехали сюда: Алекс Гонсалес, испанский бизнесмен и гранд, – Лёха Сизый, то бишь».
Ник небрежно кивнул головой и изобразил плечами брезгливость, мол, сперва выпьем-откушаем, а уже потом и решим – стоит ли в этой книжке расписываться…
Мебель в ресторанном зале оказалась неожиданно-европейской – хлипкие столы и стулья на вычурно-изогнутых ножках.
И меню было под стать мебели: мидии, лягушачьи лапки, карпаччо, креветки с омарами, гусиная печёнка в трюфелях, испанская паэлья, прочие аналогичные разносолы. Ну, и солидная коллекция вин: местные австрийские, французские, испанские, итальянские, калифорнийские…
Айна, не задумываясь, сделала заказ – абсолютно нескромный и помпезный.
Ник незаметно огляделся по сторонам.
Заняты были три четверти столиков, в основном, парами: дама с оголёнными плечами, а при ней офицер в парадной форме, хотя и штатские кавалеры попадались – в смокингах и фраках. Судя по всему, этот ресторан пользовался у местной австрийской элиты нешуточным успехом, несмотря даже на красный цвет фасада.
На низенькой сцене что-то наигрывали на балалайках и ложках дюжие парни в белых рубахах, расшитых разноцветными петушками, после них дородная тётушка старательно исполняла русские народные песни. Публика вяло хлопала в ладоши, уделяя внимание, в основном, кухонным изыскам и дорогим винам.
Неожиданно в зале появился достаточно пухлый католический монах и пошёл от столика к столику, тряся кружкой для сбора пожертвований.
Когда служитель церкви подошёл к их столику, Ник протянул просителю достаточно крупную швейцарскую купюру. Монах незамедлительно запихал ценную бумажку себе за пазуху и вальяжно поинтересовался:
– Верите ли вы в Бога, сударь мой? И какого вы вероисповедания?
– Скорее всего – верю, – подумав немного, ответил Ник. – По крайней мере, заповеди стараюсь соблюдать, по мере сил своих скудных. А по поводу вероисповедания – затрудняюсь вам ответить. К служителям культов всяких отношусь с ярко-выраженным недоверием. Предпочитаю с Богом лично общаться, вовсе без посредников.
– И где же это вы, сударь мой, общаетесь с Господом нашим? – всерьёз призадумался монах.
– Лучше всего – в горах получается, или на озере, а ещё – звёздной ночью с балкона высотного здания. Тут главное, чтобы в полном одиночестве…
Про то, что перед тем общением желательно чего-нибудь горячительного принять, Ник, понятное дело, говорить не стал. Вдруг, монах не так всё поймёт? Донесёт ещё куда? В гестапо, например?
Примерно через час в ресторанном зале появился Аматов – дородный пожилой дядечка в белоснежном летнем костюме. Дядечка выглядел презентабельно донельзя: рост – под метр девяносто, грузен и вальяжен – килограммов на сто сорок запросто потянет, чёрная кучерявая шевелюра, очки в платиновой оправе, на левом запястье – массивный золотой «Роллекс», на безымянном пальце правой руки – перстень с чёрным брильянтом. Такой вот «шеф» – из знаменитого мультфильма про капитана Врунгеля.
Ник в приветственном небрежном жесте вскинул правую руку над головой.
«Шеф» так же небрежно ответил тщательно выверенным жестом: мол, вижу вас, но ужасно занят, извините, подойду потом, когда освобожусь.
Проследовал, очевидно, за свой личный столик, уверенным жестом подозвал метрдотеля, стал задавать вопросы, потом потребовал принести какие-то бумаги, зашуршал ими – с видом насквозь деловым.
«Понятное дело», – решил Ник. – «Цену себе набивает. Или, как выразился бы друг Лёха, понты дешёвые колотит».
Он кивнул Айне головой – давай, твой выход, драгоценная наша донна…
В эти годы в любом уважающем себя европейском ресторане на специальном подиуме стоял хороший рояль, и любой посетитель мог подойти к нему и лично исполнить – на радость остальной публике – что-нибудь по своему усмотрению.
«Серые массы во все времена ненавидели богему, но всегда стремились богемой прослыть», – Ника с этой философской сентенцией Гешка Банкин познакомил.
Айна, элегантно сверкнув своим немыслимым разрезом, поднялась со стула и, красиво покачивая стройными бёдрами, проследовала к сцене, где что-то негромко наигрывал старый скрипач-венгр, обладатель совершенно немыслимой – седой и лохматой – гривы.
Девушка небрежно постучала старика по плечу сложенным японским веером, дождалась, когда он прекратит играть, протянула ему лист нотной бумаги, улыбаясь, произнесла несколько длинных, непривычно тягучих фраз.
