Первым исчез в отверстии рабочий-проводник. За ним — лейтенант и бойцы его группы. Парни, вступая под свод, пригибались, но тяжелые рюкзаки все равно шаркали по железу. В темноте, да еще в маске, трудно было различить, кто проходил мимо. Андрей лишь догадывался: «Луис... Феликс Обрагон... Варрон...» Вот и студент Лусьяно в острой, надетой поверх противогаза кокетливой своей шапочке с патроном вместо звезды. Андрей шел замыкающим. Жижа была почти по колено. Густая, маслянистая, она струилась навстречу, пружинисто сдерживая каждый шаг. Дно от осадков было вязкое, податливое, скользкое. Огонек фонаря поблескивал далеко впереди. Хотя активированный уголь добросовестно очищал воздух от ядовитых примесей, все же Лаптев ощущал резкий смрадный запах. И боль в голове, уже затухающая, ставшая привычной, снова обострилась. Каждый шаг отдавался в висках, будто раскачивался в мозгу тяжелый раскаленный маятник.
Андрей поднес циферблат к глазам. Светящееся жало секундной стрелки быстро бежало по кругу. Передвинулась к единице часовая стрелка. Он забеспокоился: им еще километра два пробираться по трубе, потом предстоит проникнуть в подземные склады и заложить взрывчатку. А время строго ограничено. Взрыв должен произойти вскоре после окончания ночной смены, когда рабочие покинут цеха. Работа на заводе прекратится до утра — в шесть часов франкисты привезут следующую смену. Однако диверсанты должны заложить взрывчатку еще до окончания этой смены — иначе их появление на заводском дворе привлечет внимание франкистов: в перерыв на территории останется лишь охрана. Но бойцов не поторопишь. Они пробираются чуть ли не на четвереньках, сгибаясь в три погибели под тяжестью рюкзаков. «Раз-два... Раз-два...» «Кляцк-кляцк... Кляцк-кляцк...» Плещется под ногами жижа. Уже скоро должен кончиться этот проклятый путь. Говорят: «Прошел огонь, воду и медные трубы». Что значит — медные трубы? Оркестры? Слава? Или вот так — с чудовищной тяжестью, разламывающей поясницу, с гудом в голове, с нестерпимой жаждой вобрать воздух всей грудью?..
Он ударился лбом об угол ящика, который нес за спиной в рюкзаке идущий впереди боец.
Остановка. Что случилось? Не обгонишь тех, кто впереди, — труба узка. Не спросишь в этой чертовой маске. Их предали, и впереди — враги? Но тогда бы стреляли. Преграда? Недавно по этому пути пробрались встречавшие их рабочие. Что же случилось?.. Напрасно он первым поставил Росарио... Глупое положение: командир — а в самом хвосте; должен принимать решение, а в чем дело — не знает. Почему остановил бойцов пикадор?..
Через четверть часа движение возобновилось. Как жалко этих потерянных драгоценных минут!
Труба вывела в помещение, подобное пещере. Стены и потолок были в потеках, напоминающих сталактиты, сверкающие в лучах фонариков. Из этого помещения веером расходились трубы меньшего диаметра, чем та, по которой бойцы пришли сюда.
Лаптев, обогнав бойцов, пробрался вперед. Около Росарио стояли проводник и еще двое, державшие какой-то бесформенный большой тюк. В одном из бойцов Андрей узнал Божидара, в другом — Феликса Обрагона. А подойдя вплотную, разглядел: серб в обнимку держит не тюк, а студента Лусьяно.
Обрагон обхватил рукой гофрированную трубку противогаза и сделал движение, как бы сдергивая маску.
Лаптев понял: студент сорвал противогаз и отравился ядовитыми испарениями. Приложил ухо к груди сеньора дель Рохоса. Сердце анархиста учащенно билось. «Слава богу, жив! Ух, негодяй! Не выдержал!..» Он показал бойцам: «Несите!», а сам поспешил вперед.
Еще несколько сот шагов — и проводник остановился у металлической лесенки, поднимавшейся вверх, в колодец люка. Рабочий вскарабкался по перекладинам, постучал в крышку. Чьи-то руки ее подняли — и в колодец хлынул холодный воздух. Наверху, на поверхности земли, Андрей стащил противогаз и распрямился: блаженство! Как легко дышать!
Поднялись остальные, вытащили студента. Лаптев снял с его лица маску, расстегнул куртку, стал бить по щекам, тереть уши. Лусьяно несколько раз судорожно вздохнул, закашлялся. Открыл глаза.
— Скажи этому стервецу, — со злостью проговорил Андрей, обращаясь к Божидару, — когда вернемся, я спущу с него шкуру! Этот мальчишка чуть не сорвал нам всю операцию! Спроси у них, — он показал на рабочих, — смогут они укрыть его, пока мы будем работать?
Серб быстро переговорил с рабочими. Они взяли Лусьяно за руки и за ноги. Но он уже пришел в себя, пытался вырваться.
— Несите! Когда очухается, пусть ждет. Захватим на обратном пути!
У них уже не было в запасе ни минуты.
Люк находился на краю заводского двора, у стены одного из корпусов. Ночная смена еще работала, и корпус гудел разнотонными шумами. Стекла окон мерцали синим светом. Поэтому все вырисовывалось призрачно. Но после темени подземелья Лаптеву показалось во дворе светлым-светло. Торопливо проходили люди. Резали слух громкие голоса.
Двое рабочих, встретившие их у люка, увели за собой, крадучись вдоль стены, группу Эрерро. А другие подкатили к люку четырехколесную тележку. Бойцы группы Лаптева свалили на нее снаряжение, прикрыли сверху куском брезента. Со стороны — рабочие везут какие-то заготовки.
Они обогнули заводской корпус, пересекли двор, поравнялись с приземистым зданием, увенчанным массивной квадратной трубой, — наверно, котельной. Рабочий — тот, что шел впереди, — жестом приказал: «Остановитесь!» — и пошептался с Божидаром.
— Вон там, впереди, — показал серб Андрею, — главный склад готовой продукции. У ворот часовой.
— Снимешь — и встанешь на его место.
— Момент! — отозвался Радмилович: ему это было больше по душе, чем рыть землю в штольне.
В это время заверещал пронзительный сигнал, и разом послышался многоголосый шум, захлопали железные двери.
«Накрыли группу пикадора? — охолодило Андрея. Но тут же сообразил: — Конец смены. Да, ровно три. Как летит время!»
Рабочие шли из корпусов к заводским воротам. Лаптев подождал, пока из котельной и ближнего корпуса выйдет основная масса людей. У ворот еще шумела толпа. Но дольше тянуть нельзя.
— Иди! — хлопнул он по плечу Радмиловича. — А ребятам скажи, чтобы они отвлекли внимание часового.
Божидар пошептался с рабочими. Они выбрались из-под навеса котельной, скрывавшего всю группу, пересекли двор и, остановившись шагах в пятидесяти от металлических ворот, преграждавших спуск в подземелье, начали громко браниться, потом чиркнули спичками.
Часовой потребовал, чтобы они отошли, не нарушали светомаскировку. Рабочие крикнули нечто презрительное в ответ. Франкист клацнул затвором карабина, направился к ним.
